На милом лице застыла немая мольба, выдающая горе, которое невозможно облечь в слова.
– Я попробую поговорить с ним, – пообещал Ларри. – Но захочет ли он говорить со мной?
– Уж если не с тобой, то больше ни с кем.
– Ты говоришь, он ищет работу.
– На самом деле нет. Конечно, он понимает, что должен зарабатывать на жизнь. Но едва ли в нынешнем состоянии его кто-нибудь наймет.
Ларри задумчиво кивнул.
– Я так его люблю, Ларри, – а мы спим в разных спальнях. Это он так хочет. – В ее глазах блеснули слезы. – А я даже не знаю почему.
– Китти!
– Думаешь, это я виновата?
– Нет. Не ты.
– Мы так долго были в разлуке. Я-то думала, что уж этого он, по крайней мере, захочет.
– Попробую с ним поговорить, – повторил Ларри.
– Прямо сейчас! Пойди к нему прямо сейчас.
– Ты знаешь, где он?
– Да. – Она смутилась и опустила глаза. – Я иногда слежу за ним, на всякий случай. Скорее всего, он в часовне.
– В часовне!
– Там нас венчали, помнишь?
– Конечно, помню.
– Он сидит там в одиночестве. Иногда по нескольку часов.
– Посмотрим, что я смогу сделать. – Ларри поднялся с кресла.
* * *
Из дома в часовню можно было попасть по коридору второго этажа, переходящего в мостик над входом во внутренний двор. Под сводами было темно, лишь над алтарем теплился одинокий огонек.
– Есть здесь кто?
– Ларри? – отозвались из темноты.
– Да, это я.
Эд, лежавший на дубовых стульях для прихожан, поднялся и пошел навстречу другу.
– Тебя Китти прислала?
– Да.
– Милая Китти. Она так старается.
Ларри уже собрался сказать что-нибудь вежливое и сочувственное, но передумал.
– Разобрался бы ты с собой, Эд.
– Вот он, голос разума, – усмехнулся тот.
– Прости. Глупость сказал.
– Нет, ты прав. Но вот какая штука: не уверен я, что смогу с собой разобраться. Но даже если получится, кто разберется с остальным миром?
– Да ну тебя, – хмыкнул Ларри.
– Кругом гниль и бардак.
Перед Ларри возникли полные слез глаза Китти.
– Так не годится, Эд. У тебя жена, у тебя ребенок – а ты валяешься тут и предаешься отчаянию в свое полное удовольствие.
– Ну-ка, ну-ка. – Голос Эда помрачнел. – Это слова Китти?
– Это не слова Китти. Это мое мнение. Мы с тобой пятнадцать лет знакомы. Ты мой лучший друг. Ты – человек, которым я восхищаюсь больше всех на свете. По сравнению с тобой я пустое место.
– Только ля-ля не надо.
– Зачем мне врать? Я был на том пляже, Эд. Я так струсил, что не мог пошевелиться. Думал, так и окаменею на той проклятой гальке. Меня мутило от страха, прямо парализовало – и тут я увидел тебя.
– Не надо, Ларри, – предостерег Эд.
Но Ларри было уже не остановить.
– Я будто ангела увидел. Свистят пули, рвутся снаряды, а он как по парку гуляет. Ты уходил и возвращался, спасая жизнь за жизнью, и каждый раз, отходя от лодки, рисковал собственной головой. И, видя это, я понял, что не боюсь. Ты был моим ангелом, Эд. Благодаря тебе я поднялся, дошел до баржи и выжил. Покуда жив, я не забуду того дня. В тот день ты спас и меня тоже. Клянусь, ты заслужил свой Крест Виктории. Ты сотню таких заслужил. Ты хоть понимаешь, что это значит? Бог был с тобой в тот день, Эд. Я знаю, что ты не веришь в Бога, но поверь мне: на том пляже Он был с тобой. А не со мной, хотя я в Него верую. Он оставил меня в ту секунду, когда я шагнул из баржи в море мертвецов. Бог был с тобой, Эд. Почему? Я объясню. Потому что ты вручил себя Богу, а Бог знает своих. А я не смог себя отдать. Испугался. Вцепился в свою ничтожную жизнь. Думал только о себе. Ты ступал среди ангелов, и Господь увидел тебя и возлюбил тебя. И потому, что Он возлюбил тебя и защитил тебя, ты не имеешь права отчаиваться. Ты обязан любить себя, хочешь ты того или нет. Выбор ты уже сделал – на пляже Дьепа. Теперь это твоя жизнь. Так что очнись и живи.
Ларри раскраснелся, он шумно дышал, яростно теребя свои кудри.
– Вот это речь. – В голубых глазах Эда мелькнула искра. – Ты хоть слово услышал?
– Я услышал все.
– Разве я не прав? Ты ведь знаешь, что прав.
Эд потянулся, вскинув руки вверх, в сумрак, и принялся беспокойно расхаживать взад-вперед.
– Говоришь, я потерял право отчаиваться? Но мы с тобой живем в разных мирах. Я в другом мире, далеко за чертой отчаяния.
– А почему ты живешь в другом мире, не там, где я?
– Не знаю. Может, мы все живем каждый в своем мире. В твоем есть Бог. Ты говоришь, Бог был со мной на том пляже. Почему же Он не был с другими несчастными?
– Я уже сказал тебе, Бог знает своих.
– Ты говоришь, что я вручил себя Богу. А ты же ничего на самом деле не знаешь. Даже не имеешь малейшего понятия.
– Так расскажи мне.
– Зачем?
– Затем, что я твой друг.
Пару секунд Эд молча метался по проходу, к алтарю и назад, точно беспокойный призрак.
– Что ж, – наконец заговорил он. – Я расскажу тебе, как лейтенант Эд Эйвнелл из сорокового батальона морской пехоты заслужил свой Крест Виктории. – Он застыл лицом к алтарю и заговорил тихо, словно исповедуясь: – Вот представь. Я на десантной барже. Кругом дым. Там, впереди, красная зона. Фузилеры пошли прямо перед нами. Трупы в воде, трупы на берегу, воронки от мин, грохот орудий. И тут до меня вдруг доходит: это все – огромная ошибка. Глупость. Бред. Просто так – взяли и отправили людей на смерть! Авантюра, высосанная из пальца кучкой идиотов в Лондоне, которые даже не задумались о цене. А теперь мне тут умирать. Эта глупость, эта жестокость меня прямо взбесила. Командир тоже все понял, не дурак был. Дал приказ разворачиваться – и тут же поймал пулю. Отличный мужик погиб ни за что ни про что. Вот тут я просто вызверился. Не на немцев. На Маунтбеттена и на штабное начальство. И дальше, на весь мир, бессмысленный, жестокий, где люди мучаются неизвестно зачем. А потом у меня словно крышу снесло. Подумал, хватит с меня, пора отдавать концы. Пожил, и ладно. И я пошел к берегу. Снаряды рвутся и сзади и спереди, пули свищут над головой, а меня хоть бы задело! Я не был героем, Ларри. Я был дураком. Я умереть хотел. Поднимался на берег с криком: вот он я! Прошу! А меня ни одна пуля не берет. И тогда я подумал: все равно я жду своей очереди, так почему бы не помочь какому-нибудь раненому бедолаге? И я ходил от тела к телу, переворачивал, пока не обнаружил живого, и поднял его. Парень не виноват, что вляпался. Он на это не подписывался. И я потащил его к барже и снова пошел на пляж, смерти дожидаться. Вот он я! Стреляйте, ну! Слышишь меня, Ларри? Это была не храбрость. А ярость. Я не собирался досматривать эту комедию до конца. Хотел уйти не оглядываясь, покончить со всем, умереть. А смерть меня не берет. Говоришь, со мной был Господь. Не было Его на том пляже. Удрал в самоволку. Знал, чем все закончится, и свалил, чтобы нажраться и забыть. Почему меня не задела ни одна пуля? Удача, только и всего. Ничего такого. Из тех, кто участвовал в высадке, половина убиты или ранены. Значит, половину даже не ранило. Вот я и был из той половины, только и всего. От других, думаю, я отличаюсь только тем, что хотел умереть. Так что ты видел не ангела, Ларри. Ты видел ходячего мертвеца. И жизнь я тебе не спасал. Ты сам это сделал. Я больше тебе скажу – за те же деньги. Там, в красной зоне, в меня не попали, но я все равно умер. Отныне я не принадлежу миру живых. – Он положил руки Ларри на плечи, пронизывая его горящим взглядом. – Ты понял хоть слово из того, что я сказал? Потому что я никогда этого не повторю и не расскажу никому другому.
