Нередко монголо-татарские конные копейщики были вооружены, наряду с древковым и клинковых оружием ближнего боя, вдобавок еще и луком со стрелами. Их кони часто были, как и всадники, надежно защищены полными кольчужно-пластинчатыми доспехами (а не только стальными налобниками).
Единственное, в чем «сыны Ямато» не уступали юаньцам, была их личная доблесть. Самураи бились упорно, отчаянно, и, если бы исход сражения зависел только от отваги, юаньская армия вторжения, вполне возможно, потерпела бы поражение еще до того, как налетевший, по молитвам Тэнно, «Божественный Ветер» — «Камикадзэ» — уничтожил флот «варварского» каана Хубилая.
4 ноября монголо-татаро-китайско-корейские интервенты высадились на береговой полосе и, сломив ожесточенное сопротивление бесстрашно атаковавшего их несравненно меньшего по численности самурайского отряда, перебили всех защитников острова, забрали в плен жителей и двинулись по морю дальше. Следующий рейд они совершили 13 ноября, захватили остров Ики, самурайским гарнизоном которого также командовал отпрыск рода Тайра — Саэмон-но Кагэтака. С Ики произошло то же, что и с Цусимой. Его отважные защитники-«буси» были уничтожены все до единого. Японское сказание (записанное на страницах исторической хроники, донесшей до нас свидетельства титанической борьбы, наряду с уже упоминавшимися нами выше «Свитками Вторжения» — набором рисунков, иллюстрирующих подвиги отважного «боевого холопа» Такэдзаки Суэнаги, совершенные им при отражении юаньского нашествия) говорит, что юаньские генералы Ким и Хун возвратились на корабли, неся с собой, в качестве трофеев, тысячу отрубленных голов японских «боевых холопов».
От Ики «Непобедимая армада» каана Хубилая повернула на юго-восток, к острову Кюсю. Остров Кюсю — один из пяти больших японских островов, название которого буквально переводится как «девять провинций». Одной из этих провинций была провинция Тикудзэн, расположенная на севере острова, ближе всего к островам Цусима и Ики; ее географическое положение делало захват этой провинции особенно важным с точки зрения любого потенциального агрессора. Ровное и протяженное побережье Тикудзэн омывается морем, которое называется «Гэнкай». Дадзайфу находится в юго-западной части северного Кюсю. В политическом отношении остров Кюсю также находился под контролем пребывавшего в Камакуре «бакуфу», однако местные правители из самурайских кланов Отомо, Мацуура, Кикути, Харада, Ояно, Кодама и др. традиционно обладали большим влиянием на дела всей державы Ямато и пользовались заслуженной репутацией могущественных князей и военных предводителей.
Со времен императора Тэнки (то есть с 668–671 годов) в северной части острова Кюсю сохранились береговые укрепления, носившие название Мидзусиро («водная крепость»), построенные специально для отражения атак с моря. Однако с VII века эти укрепления почти никогда не использовались, и потому ко времени возникновения монголо-татаро-китайско-корейской угрозы с моря пришли в ветхость и местами обвалились. Как только нападение юаньцев стало реальной перспективой, энергичный молодой «сиккэн» Ходзё Токимупэ приказал заново отстроить их и усилить системой новых брустверов и бастионов высотой от двух до пяти метров, выстроенных из камня или песчаника. Серия оборонительных валов тянулась по побережью Кюсю примерно на протяжении примерно сорока километров. Реконструкция укреплений Мидзусиро велась силами самих местных владетельных князей. Строительные работы были закончены как раз накануне «необъявленного визита» юаньских незваных гостей.
«Непобедимая армада» каана Хубилая вошла в воды японской провинции Тикудзэн 18 ноября. Отдельные части монголо-татаро-китайско-корейских захватчиков отправились на кораблях занимать пункты на побережье пролива — Имадзу, Сахара, Хирадо, Мономиси, Акасака и другие, а остальные бросили якорь в проливе Хакодзаки («море Гэнкай»), На следующий день юаньский флот вторжения подошел к Хаката — порту в начале залива, укрытому отмелью Сига.
Сразу же после захвата юаньцами Цусимы администрация Дадзайфу объявила тревогу, разослав депеши начальникам всех крупных соединений Кюсю. В день появления «Непобедимой армады» каана Хубилая на рейде Хаката спешно разосланные депеши уже достигли почти всех крупных провинций Кюсю, и на север острова были столь же спешно посланы самурайские контингенты. Через реку Тикуго сразу же навели понтонные мосты, чтобы войска, двигавшиеся на север из южных провинций (Сацума, Лсуми и Хюга), смогли переправиться в Хаката без промедления. В описываемое время руководителем всей подотчетной территории Дадзайфу был Сени Цунэцугу, а оборона Хакодзаки была поручена Симадзу Хисацунэ из области Сацума.
В тот самый день, когда монголо-татаро-китайско-корейская флотилия вошла в Хакодзаки, курьер достиг стен Камакуры с известием о захвате юаньскими «варварами» Цусимы, а еще через десяток дней другой гонец сообщил «шатровому правительству» о сокрушительном разгроме гарнизона Ики. Сегунское «бакуфу» во главе с «сиккэном» Ходзё Токимунэ немедленно разослало предписания чиновникам в разные концы страны призвать на оборону страны всех «буси», независимо от того, были ли они вассалами Камакуры, или нет. Тех, кто откликался сразу, ждала награда. Тех, кто не ответил на призыв, ждала верная смерть. Спешно собранные части «боевых холопов» отправились с равнины Канто (территория нынешнего Токио) в сторону Кюсю. Тэнно же посылал мольбы богам и предкам, посещал святилища и могилы своих усопших предков-императоров.
Итак, 19 ноября 1274 года воины монголо-татаро-китайско-корейского экспедиционного корпуса высадились на береговой полосе провинции Тикудзэн на острове Кюсю. Высадке юаньского десанта никто препятствий не чинил, хотя спешно мобилизованные самураи находились неподалеку, наблюдая за происходящим. «Боевые холопы» атаковали неприятельские десантные войска уже после того, как те выстроились в боевой порядок на берегу.
По обыкновению китайских войск, войска каана Хубилая построились в плотные каре, ощетинившиеся копьями, и двинулись на противника, выпуская в него огромное количество стрел. Чудовищный грохот китайских, среднеазиатских и монголо-татарских боевых барабанов-«накаров» и оглушительный рев длинных труб-«карнаев» воинов Великого хана, пугал непривычных к такой «военной музыке» лошадей самураев и расстраивал их ряды. Тем не менее японские «боевые холопы» под командованием феодалов из кланов Сёни, Отомо, Симадзу, Кикути, Мацуура и других яростно набросились на юаньских интервентов. Закипела яростная схватка, в которой противоборствующие стороны нисколько не уступали друг другу в мужестве, доблести и презрении к смерти. Однако вскоре «боевым холопам» владетельных князей Страны восходящего солнца пришлось на собственном горьком опыте убедиться в том, что воины каана Хубилая превосходят сынов Ямато сразу в нескольких отношениях.
Во-первых, самураи — в лучших традициях рыцарей всех стран, времен и народов — стремились к совершению, прежде всего, личного подвига. Фактически «боевые холопы» державы Ямато вели себя, как европейские рыцари современной им исторической эпохи, то есть не как члены организованной войсковой единицы, а как сугубые индивидуалисты, стремясь добиться личного успеха в бою, или, выражаясь словами написанного примерно в то же время «Слова о полку Игореве»: «ища себе чести (в первую очередь), а князю славы (только во вторую очередь)». Японские «боевые холопы» обожали вызывать врага на личный поединок. Самурай любил, красуясь в седле своего боевого копя, подразнить неприятеля, выкрикивая обидные слова в адрес супостата и одновременно восхваляя свою доблесть и древнюю родословную. Обычно в Японии подобного рода поступки выводили соперника из терпения, и он соглашался скрестить с обидчиком мечи не на жизнь, а на смерть. Точнее говоря, поединок самураев описываемой эпохи начинался перестрелкой из луков, после чего в ход шли мечи, затем — кинжалы, а завершалась смертельная схватка зачастую голыми руками. Противники вступали в единоборство, причем остальные «боевые холопы» не имели права вмешиваться в этот честный рыцарский поединок. В идеале победитель должен был отсечь своим острым мечом голову побежденному и предъявить ее, в качестве желанного трофея, своему военному предводителю, как свидетельство своего личного подвига.
