Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
На местах реализация земельной реформы обернулась кошмаром. Группы особистов из Национального комитета безопасности были направлены буквально во все деревни Тонкина. Агенты должны были селиться среди беднейших крестьян и жить их жизнью. Если крестьяне голодали, они должны были голодать вместе с ними, если крестьяне жили в грязи, то агенты должны были жить в грязи вместе с ними, если крестьяне не брезговали помоями, то же самое должны были делать и агенты. Цель – выстраивание доверительных отношений с беднейшим крестьянством и сбор данных. Агенты кропотливо записывали и отсылали в центр собранные сведения: кого можно считать помещиком, кого зажиточным, с кого было нечего взять, кто как жил, кто как наживал добро, кто был замечен в связях с французами, кто не был лоялен коммунистической власти.
Когда начинается передел собственности и имущества, никогда нельзя рассчитывать на объективность и справедливость. Любые наговоры, мелочное сведение счетов, наветы в корыстных целях теперь превращались в смертельное оружие. Центр, находившийся на тот момент под неограниченным влиянием генсека партии Хошимина, реагировал на донесения быстро и жестко. Под конец нашей вахты в Фу Локе мы стали свидетелями леденящей кровь сцены «народного суда» на центральной поляне села.
Судьей был глава группы особистов, хотя, как я понял из разговоров с ним, ни юридического образования, ни даже школьного аттестата у него не было. В качестве обвинителей выступали жители деревни, целые семьи. Они перечисляли преступления обвиняемых, от которых они якобы пострадали во время оккупации и колониального режима. Защита отсутствовала в принципе. В завершение суда трех несчастных подсудимых привязали к столбам с мешками на головах и просто, по-будничному расстреляли. Трудно было поверить, что эти трое рядовых, ничем не примечательных самогонщиков были действительно повинны в вымогательствах, изнасилованиях и издевательствах над малолетними, в которых их обвиняли. У меня почему-то складывалось впечатление, что они просто пали жертвой коллективной антипатии селян, оказались не в то время и не в том месте. Я был глубоко потрясен – война закончилась, но ее ужасы продолжались при свете белого дня, на освобожденной земле.
Когда мы вернулись в Ханой, мы услышали о событиях в провинции Нгеан[57], на родине наших вождей Хошимина и Зиапа. Группы особистов были подвергнуты местным крестьянством самосуду за подстрекательство – их отправили «искать креветок» в Меконге проверенным способом. Местные жители увидели в них агентов новой тирании, ничем не отличающихся от французской Сюртэ. Когда Центр направил туда спецотряды, чтобы выявить и наказать виновных, нгеанские крестьяне вооружились и отбили атаку. Мятежная провинция больше не признавала власть Ханоя. Центр забил тревогу. Хошимин внезапно представил себе, что должны были чувствовать люди вроде Жана Деку, последние генерал-губернаторы, префекты, высшие комиссары Четвертой республики в Индокитае, главы марионеточных правительств, когда они вдруг понимали, что их контроль над суверенитетом страны ослаб и пошатнулся, что власть, которой они пользовались еще час назад, ускользает из рук по вине обстоятельств непреодолимой силы.
26
Как определить этот щепетильный момент заранее, чтобы упредить его и избежать потери власти, которая столь часто влечет за собой печальный конец? Хошимин вызвал к себе проверенного годами тяжких испытаний товарища, генерала Зиапа. Никогда еще Зиап не видел своего старшего друга и вождя в такой панике. Ему показалось, что Хошимин гораздо больше боится потерять власть сейчас, чем он боялся потерять жизнь тогда, когда они скрывались под землей, а над их головами бегали французские десантники, возбужденные от того, что нашли на столе письменные принадлежности вождя и стаканы с неостывшим чаем.
– Чертов Чыонг Тинь подставил меня, братишка, – сказал Хошимин. – Делай с ним, что хочешь. Мне нужна твоя помощь.
– Я хочу выступить на ближайшем съезде партии, – поставил свое условие Зиап. – И сказать там все, что я думаю о Чыонг Тине и его аграрной программе.
– Поступай, как знаешь, но останови нгеанских крестьян. Это движение очень опасно для завоеваний революции и моей молодой демократической республики.
Получив карт-бланш, Зиап задумался, как ему следовало поступить, чтобы справиться с возложенной на него задачей. Хорошо зная суровый нрав своих земляков и их представления о справедливости, он осознавал, что договариваться о чем-либо было уже слишком поздно, что их можно было остановить только превосходством в физической силе. Он считал, что времени на переброску войск не было. На подавление было необходимо бросить 325-ю дивизию, расквартированную в родном городе вождя и укомплектованную из тех же земляков. Это был крайне рискованный шаг: если 325-я перейдет на сторону повстанцев, молодую демократическую республику может постичь бесславная участь колонизаторов. Кому доверить столь щепетильную задачу? Зиап вызвал к себе проверенного годами тяжких испытаний товарища, комбрига по прозвищу Хайфонец…
Получив напутствия от своего кумира Зиапа и повышение до комдива, Хайфонец немедленно вылетел в город Винь, на родину вождя. Восстание было подавлено в считаные дни, и в штаб Хайфонца, устроенный им по-спартански в одной из местных лачуг, вскоре втолкнули связанного по рукам и ногам лидера повстанцев, возглавлявшего нгеанское ополчение и руководившего боевыми действиями. Хайфонец писал личное донесение генералу Зиапу за чистым, без пылинки кухонным столом. Завершив его росчерком пера, он поднял глаза и невольно вздрогнул, потому что узнал в пленном Стрижа, своего старого друга. Он приказал солдатам развязать его и оставить их наедине.
Беседовали они долго. Хайфонец рассказал Стрижу, что видел, как тот дезертирует, бросив винтовку на землю рядом с трупом французского солдата. Стриж не счел нужным оправдываться или объяснять свой поступок. Он лишь упомянул, как сильно ему тогда захотелось увидеть, как красочно цветут бугенвилли в джунглях за родной хибарой по весне, как по колено в воде идет за волом его отец на рисовом поле, как возится у печурки на кухне мать. У него и в мыслях не было пытаться разжалобить Хайфонца или умолять его о пощаде. Он знал, на что шел, когда снова взял в руки оружие, и пошел на это сознательно. Он лишь сказал своему бывшему другу на прощание:
– Ты борись за светлое будущее, Хайфонец, если оно только по правде будет светлым для простого народа, для всех людей на земле.
– Очень странно, но точно то же самое сказал мне Шланг, когда я навещал его в Центральной тюрьме Ханоя, – задумчиво проговорил Хайфонец.
– А что он там делал? – удивился Стриж.
– Ему дали пожизненное. После победы он набрал каких-то головорезов в Ханое и Хайфоне и наладил с ними контрабанду и сбыт героина. Мало того, банда Шланга занималась вымогательствами, грабежами и даже убивала людей.
На следующее утро, когда Стрижа уже расстреляли и похоронили, Хайфонец заперся в своем новом кабинете, в городе Винь, приставил к виску именной TT и нажал на курок. Пистолет дал осечку. Жизнь давала Хайфонцу еще один шанс продолжить борьбу за светлое будущее по-настоящему, по совести, как завещали ему старые друзья.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 58
