Помогло бы каким-либо образом это другим, если бы еще два человека утонули с кораблем? Изменила бы что-либо в судьбе «Бисмарка» гибель 2402 человек, а не 2400? Когда требуется больше отваги: когда берешь судьбу в свои руки и бросаешься в проклятое безграничное море или остаешься на борту корабля и ждешь смерти от огня или осколка снаряда?
Они задавали себе эти вопросы. Верили в свою правоту. Может, они были правы. Но что правда, а что ложь перед лицом смерти? Кто может знать это? Другие люди, которые не оказывались в подобной ситуации и им не приходилось испытать то, за что они ратовали? Дезертиры заглушили свою совесть. Они убеждали себя в том, что правы.
Но в тот самый момент их взгляды останавливались на свободных ручках плота. Они понимали, что рано или поздно их сослуживцы погибнут, потому что на корабле не было шансов на спасение…
Германское командование приказало нескольким подводным лодкам поспешить к месту боя и помочь «Бисмарку». Но субмарины, которые возвращались после выполнения заданий, израсходовали все торпеды и вынуждены были наблюдать со стороны, как их боевые товарищи боролись за спасение своей жизни.
Одна из этих подлодок подобрала дезертиров. У ее командира сразу же возникли подозрения, но он ничего не сказал. По прибытии подлодки на базу дезертиров арестовали и допросили. Они дали противоречивые показания. Время их не пощадило. Выяснилось, что они оставили «Бисмарк» до получения соответствующего приказа.
Этот вопрос подлежал рассмотрению военным трибуналом. Он судил двух выживших матросов с «Бисмарка». Приговор неизвестен. Он остался военной тайной, раскрытие которой, даже по неосторожности, каралось смертью. Судьба настигла двух беглецов, которые попытались взять ее в собственные руки…
Несмотря на несколько случаев паники, в целом экипаж «Бисмарка» вел смертельную битву с впечатляющей организованностью. Под интенсивным огнем раненых уносили в укрытие. Оставшиеся в живых члены команд смертников пробивались в импровизированные пункты сбора по приказу или без него. Каждый бросался в бой, подносил боеприпасы, охлаждал раскаленные стволы орудий при помощи огнетушителей, спешил на помощь заблокированным товарищам, становился на место погибших.
Там, где гибли офицеры, молодые матросы, чьи претензии на лидерство подкреплялись только отвагой и решимостью, временно брали на себя командование. Обреченные на смерть, державшиеся вместе, окруженные смертью, под градом вражеских снарядов, моряки «Бисмарка» проявляли подлинное чувство товарищества, которое отличалось от ура-патриотизма, пропагандируемого в официальной прессе и партийными ораторами.
Из лазарета, находившегося в передней части корабля, капитан-лейтенант Вернер Нобис руководил группой санитаров-добровольцев. Огонь противника несколько ослаб.
– За мной! – крикнул он и бросился в люк.
За ним последовали шестеро матросов. Корабли противника подошли так близко, что их силуэты четко просматривались на горизонте. Нобис прошел недалеко. Рядом с батареями АА лежал молоденький младший лейтенант с бледным, перекошенным лицом.
– Петерс!
– Меня достали, герр капитан… Оторвали обе ноги.
– Я снесу тебя вниз.
– Не стоит, герр капитан… Я долго не протяну.
«Боже, что можно сделать, – думал Нобис, – как помочь?»
Недалеко от Петерса лежал другой раненый, который периодически вскрикивал и, вероятно, мог еще быть спасен.
– Сигарета есть? – спросил Петерс.
Нобис прикурил сигарету и вложил ее между губами младшего лейтенанта.
– Я знал, что меня достанут… Взгляните на это.
– Я вынесу тебя отсюда.
– Все кончится через минуту, – промычал Петерс. Его голос был настолько слаб, что Нобису приходилось нагибаться к нему, чтобы разобрать слова. – Вы выживете, герр капитан… Уверен в этом. Если кто-то… выберется отсюда… то это будете вы… Здесь все ужасно. – Он застонал и захныкал. Воспаленные глаза уставились в одну точку. – Передайте прощальный привет… матери, – пробормотал он. Его широко раскрытые глаза уже остекленели. Сигарета застряла в остывающих губах.
– Он мертв, герр капитан, – сказал матрос из ремонтной команды.
Несколько секунд капитан-лейтенант Нобис думал, что задохнется. Горло онемело, сжалось, рот пересох… Кружилась голова. Тошнило, кровавая карусель продолжала кружиться. Фрагменты тел, крики, стоны, рвущиеся снаряды, команды!
Среди всего этого прозвучал голос укора – голос Дайны: «Я знала, чем это кончится, говорила тебе. То, что ты делаешь, безумие».
И снова умирающие товарищи, крики, снаряды, грохот разрушения…
Капитан-лейтенант выпрямился и повернулся к стоящему рядом матросу.
– Черт возьми! – прокричал он.
«Бисмарк» горел, но вел огонь. Надстройки разрушены, две орудийные башни умолкли, импровизированные лазареты переполнены, медикаменты закончились. На корабле 700, а может, и больше убитых – кто их считал? Сотни раненых кричали, стонали или молча предавались отчаянию.
Елсу, строевому офицеру, снаряд прямым попаданием оторвал голову. Погиб адмирал Лютьенс. Но командир корабля все еще находился на капитанском мостике.
Огонь противника усилился. Бронированные плиты раскалились докрасна от бесчисленных попаданий снарядов, в любой момент жар мог проникнуть в помещение, где хранились боеприпасы, – это неизбежная гибель…
Огонь над колоссом поднимался выше надстроек, рвались снаряды и умирали люди, но внизу, казалось, ничего не происходит. Еще горели лампы, работала телефонная связь, вертелись турбины, светились кончики сигарет, слышался гул разговоров. Грохот от взрывов доносился будто издалека. Он не отличался от звуков орудийных залпов самого «Бисмарка».
Сохранялась нормальная температура. Работали вентиляционные шахты. Но спокойствие, порядок, самообладание были призрачными и неестественными. Офицеры, конечно, знали, каково положение линкора, но старались сдерживаться и не терять оптимизма. По телефону лаконично сообщалось об успешном ходе боя. Но информация, которую передавали офицеры и старшины, отличалась от той, которой располагали они.
Матросы на нижних палубах не знали – или не хотели знать, – что происходило всего в нескольких метрах от них. Экипаж корабля составлял 2400 человек. Очередь обитателей верхних палуб наступила первой. Но война не забывала и остальных. Она хранила их до самой трагедии.
Находящиеся в машинном отделении привыкали к неестественной тишине. Иногда кто-то из них, не выдержав напряжения, срывался на крик. Но остальные быстро его успокаивали. Они общались между собой бодрым голосом. Некоторые прощались с товарищами, читали друг другу письма, показывали семейные фотографии, обменивались телефонами или попросту слонялись без дела. Самый легкий способ встретить смерть – игнорировать ее. Моряки знали, что им не надо за ней гоняться. Она придет к ним сама.
Но когда, о Небеса…
