— То есть, вы хотите сказать такая, из которой хорошо видна сцена?
— Очень мне нужна ваша сцена. Я хочу ложу, в которой есть хорошенькие женщины.
— Ага! Понимаю… очень хорошо!.. Вы любитель… и вы правы… прекрасный пол — это изображение божества.
Господин смотрит на госпожу Гратанбуль в лорнет и говорит смеясь:
— Вы находите! Ха, ха, ха, ха! Если бы у божества был такой парик, как на вас! Но, позвольте!.. Я где-то видел такую рожу.
— Рожу? Как вы выражаетесь, милостивый государь!
— Да, да… я вас знаю… тогда вы были наряжены частным приставом. На вас был парик вроде тех, которые носил Людовик XIV, он падал вам на плечи. Да, да, а вы меня не припоминаете?
Госпожа Гратанбуль жеманится и лепечет:
— Разве… когда-нибудь, в былое время… вы и я! Боже мой, я стольких знала… у меня такая дурная память… Скажите мне ваше имя, злой… это сейчас выведет меня на настоящую дорогу.
— Черт возьми! Что вы мне тут поете о моем имени? Какую дорогу? Старая дура с ума сошла… Но в Немуре… ах, как вы были смешны в Нему-ре!..
— В Немуре!.. Ах, боже мой!.. Постойте… вот и я припоминаю… красивый господин, который заказал для меня завтрак в той самой гостинице, где я жила с моей дочерью и где также размещалась вся театральная труппа.
— Действительно это был я… которому вы из будки суфлера бросили в голову свой парик, потому что я не кинул на сцену букет вашей дочери.
— Это правда. Я теперь все вспомнила. Как славно мы позавтракали! Вы в то время торговали винами?
— Да, прежде я занимался торговлей!.. Но с тех пор я получил наследство и оставил дела. Я теперь только и думаю об удовольствиях и в особенности о женщинах.
— Ах, чудовище! Но вы хорошо делаете, что любите нас! Мы так рады!
— Вы полагали тогда, что я влюблен в вашу дочь?
— Да. И она стоила того. Какая она была тогда хорошенькая в своем гусарском мундире, в пьесе «Беглец», помните?
— Да, но тогда я был занят другою… этой маленькой Вишенкой, только что поступившей на сцену.
— Этой восковой куклой! Дрянью! Ничтожеством, которая не стоила мизинчика моей дочери.
— У меня было минутное влечение к этой девочке… но она скромничала, глупила!
— Она не имела никакого образования!
— Во всяком случае, скромность ни к чему ее не привела, потому что я ее видел в таком положении… Несчастная! В таком положении, какого нет хуже… на углу улицы…
— Что вы говорите? А я-то, вообразите, видела, как она прошла здесь в турецкой шали и бриллиантах. У меня, верно, была куриная слепота.
— Вам показалось, что вы сейчас видели малютку Вишенку?
— Да, но это была мечта.
— А где та особа, которую вы приняли за нее?
— Говорю вам, что я ошиблась. Дама и ее спутник выглядели как очень богатые люди. Они хотели взять себе здесь места, но потом отправились в другую сторону.
— Куда?
— Не могу вам сказать; у меня нет времени следить за всеми, кто проходит у меня под носом. Я должна быть неотлучно на своем месте.
— Предложите мне какую-нибудь ложу.
— Но у меня нет того, чего вы желаете. Нынче вечером здесь мало хорошеньких женщин.
В то время как они так разговаривали, некий господин вошел в коридор; заметив собеседника госпожи Гратанбуль, приблизился к нему и, ударив его по плечу, сказал:
— Добрый вечер, Фромон. Ты здесь?
— Ах, это ты, Брюльваль? Где ты взял себе место?
— Вон там, в открытой ложе, я с дамой.
— Можно мне присоединиться к вам?
— Отчего же нет?
— Это не стеснит тебя… так как ты с дамою?
— Нисколько! Это моя старинная приятельница, пойдем. Откройте нам ложу, сударыня.
Брюльваль привел в свою ложу Фромона, поставщика вин, разбогатевшего после получение наследства, как он только что сам рассказывал госпоже Гратанбуль. Богатство придало ему еще более дерзости и глупости: при богатстве как будто больше обозначаются наши недостатки и пороки.
Рядом с тою ложей, в которую вошел Фро-мон, сидели две дамы; одна из них нам хорошо знакома, это госпожа де Фиервиль, тетка Аеона, другая же, госпожа Шалюпо, муж которой так странно вел себя, увидев Вишенку.
С этого дня госпожа де Фиервиль, которая прежде очень редко видалась с супругами Шалюпо, вдруг обнаружила к ним величайшее расположение; она беспрестанно к ним ездила, приглашала к себе обедать, и если у ней бывал билет в театр, то она непременно брала с собой госпожу Шалюпо. Что касается ее мужа, то сегодня он обедал у знакомых и должен был только в конце вечера приехать за дамами.
Тетка Леона сидела спиною к ложе, в которой находился Фромон.
Пьеса началась. Госпожа Шалюпо слушала с большим вниманием, но ее спутницу спектакль мало интересовал. Она была занята тем, что смотрела на ложу, находившуюся почти напротив сцены, в ней сидели супруги Дальбон.
Усевшись, Фромон тотчас же вытащил из кармана двойной лорнет величиною с телескоп, который он направил на дам, бывших в театре. Осматривая одну ложу за другою, он дошел до той, где сидела Вишенка с мужем. Увидев молодую женщину, он вскрикнул от удивления.
— Что с тобою, Фромон? — спросил его друг, наклоняясь к нему. — Не увидел ли ты одну из своих возлюбленных с каким-нибудь любовником?
— Нет, но я увидел даму, необыкновенно похожую на одну молодую особу, которую я знавал прежде.
— Молодую весталку?
— О, нет, далеко не весталку. Но сходство удивительное.
— Может быть, это она и есть?
— Невозможно, эта гораздо полнее. Правда, я не видел ее почти пять лет, она могла измениться. Но эта осанка, изящные манеры, нет, не может быть, чтобы это была Вишенка.
— Вишенка! Какое странное имя. Покажи, что за дама?
— Вот в ложе, прямо против нас, там, где впереди сидят две маленькие девочки.
— Ах, вижу, вижу… дама в зеленой бархатной шляпе с розами.
— Та самая.
— Она очень хороша…
— Вишенка тоже была красавицей.
Разговор этот происходил вполголоса, чтобы не мешать соседям, но госпожа де Фиервиль, не обращавшая внимания на сцену, не пропустила из него ни одного слова. Можно себе представить, с каким вниманием она стала слушать, удостоверившись, что сосед ее говорил именно о жене племянника.
Через некоторое время разговор в ложе возобновился.
— Как ты находишь эту драму, Фромон?
— Я не слышал ни одного слова.
— Ты все занят этой дамой, которая напоминает твою знакомую?
