Ульви жила посреди крошечного захудалого городка. Ничего общего с романтикой отдаленных избушек или древних якутских поселений. Он был скорее похож на окраины заброшенных индустриальных городов Запада, с кучей панельных домов и зданий из бетона, натыканных повсюду без всякой системы и заботы об их виде. Однако Ульви горячо гордилась своим однокомнатным домиком. Ей нравилось, когда я приходила в гости. Она с радостью показывала мне не только свой тонкий фарфор, но и шаманские ожерелья. Не важно, где Ульви жила, она была сильнейшим человеком духовно и магически. Я жадно впитывала крупицы ее мудрости неделями, которые переросли в месяцы и легко могли стать даже годами.
Затем, одним невероятно солнечным ноябрьским утром, Ульви пригласила меня на озеро. Стоило мне забраться в ее внедорожник, как я сразу поняла, что нас ждет далеко не самая обычная рыбалка. Ульви была в полном шаманском одеянии, начиная от цветастого головного убора, алого плаща с яркой зеленой и синей тесьмой, ожерелий из костей, колокольчиков и перьев, свисавших до пояса, и заканчивая сапожками из замысловато расшитой оленьей кожи. Женщина, принадлежащая иному миру. Женщина, принадлежащая магии.
Мы выехали из города и сперва час тряслись по обледеневшим рытвинам, а затем и по заснеженным дорогам, пока не добрались до берега озера Куркип. Ульви попросила меня перенести дрова, свернутые коврики, шаманские посохи и прочие, по ее заверениям, нужные штуки. Сама она несла ветки. Она так и не упомянула, почему не взяла с собой удочки. Мы зашагали вперед по скрипящему снегу. Наконец Ульви нашла понравившееся ей место. Затем мы расстелили коврики. Пока Ульви устраивалась, я развела костер.
Дни на востоке Сибири, когда солнце не поднималось высоко и садилось рано, мороз держался на протяжении многих месяцев, любое разумное животное впадало в спячку, а умные крылатые птицы давным-давно улетели в теплые края, стали настоящим испытанием. Хотя выпадали и другие дни. Когда ледяной ветер, сдирающий с лица кожу, утихал, с неба не сыпался снег, норовивший или ослепить, или заморозить ресницы, когда воздух был чистым, а свет – таким ярким, что проникал в самую душу. И один такой день стоил сотни любых других.
Мы заварили в старом жестяном котелке черного чаю и потягивали его, глядя на озеро. Оно было три мили в ширину и двадцать пять в длину, а сколько в глубину – никто не знал. Его обрамлял густой темный лес, или, как его называли, тайга. Озеро уже много недель сковывал лед, и на нем виднелись крошечные фигуры рыбаков. Удивительно, как они сами не превратились в ледышки. В тот день Ульви мало говорила, что для нее было несвойственно. Казалось, она хотела, чтобы мы провели несколько часов в тишине. Я дважды возвращалась к лесу за дровами. Каждые двадцать минут мне приходилось бегать туда-сюда, чтобы не замерзнуть насмерть. А Ульви даже столь свирепый мороз был нипочем. Она в нем родилась, по ее словам. И только когда последний рыбак собрался и ушел домой, Ульви встала и, топнув ногой, запела. От поверхности озера отразился ее глубокий якутский голос, хранивший в себе тысячи лет и сотни поколений жизни и смерти в невероятной Сибири. От рождающихся в горле Ульви низких нот дрожал воздух. Она призывала своих предков дать нам силы, одарить нас своей магией. На второй песне к Ульви присоединилась и я своим тоненьким западным голоском. И мы запели вдвоем, Ульви – уверенно и громко, я – временами путая слова, но преданно и искренне.
Наконец, когда солнце стало постепенно скрываться за верхушками деревьев на другом краю озера, Ульви взяла ножовку и повела меня на лед. Мы подошли к оставшейся после рыбалки проруби размером с обеденную тарелку. Ульви указала на темную воду.
«Надо больше, – сказала она, протягивая мне ножовку. – Прорежь еще».
Я послушалась. Лед был почти в ярд толщиной, да и вода уже начинала вновь замерзать. Но, по крайней мере, работа помогла мне согреться. Изо рта вырывались клубы пара, обдавая все лицо, от чего на бровях едва ли не росли сосульки. Я старательно пилила лед, пока прорубь не стала в три раза больше. Ульви окинула ее оценивающим взглядом, потом кивнула.
«Да, – улыбнулась она. – Теперь ты туда влезешь».
«Чего?!»
«Ты должна опуститься в воду».
«Ульви, ты с ума сошла? Сейчас же минус тридцать. Вода меня убьет».
«Нет, не убьет. Сперва сними одежду».
«Прямо голяком, что ли?»
«В мокрой одежде в машину нельзя».
«То есть мне надо посреди зимы нырять в ледяное озеро, а ты беспокоишься об обивке своего джипа!»
Ульви только рассмеялась и нетерпеливо махнула, чтобы я уже занялась делом, словно в мире не было ничего проще и разумней.
«Но зачем? – спросила я. – Зачем тебе это надо?»
Хотя ее взгляд был спокоен, в ореховых глазах все же мелькнула грусть.
«Скоро тебе уезжать, – произнесла Ульви. – Ты пройдешь много миль, вернешься в свой дом на другом конце света и унесешь с собой все, что узнала. Все, чему я тебя научила. Но путь долог, а знание может стать тяжкой ношей. Нельзя нести ее на плечах. Ведь каждый раз, как ты споткнешься, ты будешь терять по кусочку. Знания нужно хранить глубоко внутри. – Она указала на воду. – Озеро подарит твоей душе память об этих местах, и ты ее никогда не потеряешь».
Я поколебалась, зная, что мне оказывают честь подобной заботой и тревогой о том, чтобы я сохранила все обретенные богатства. Я хотела порадовать Ульви. Я хотела принять дар озера, но искренне боялась погибнуть.
«Вода слишком холодная, – тихо сказала я. – Человек в ней не выживет».
«Человек – нет, ты права. Человек не выживет. И – да, ты войдешь в воду человеческой девушкой, но как только озеро тебя примет, ты выйдешь на поверхность уже как Балык Кыс».
Балык Кыс. Рыбья девушка. Ульви верила, что в меня войдут духи рыб и я, подобно им, смогу вынести холод воды. Что я вынырну уже другой.
«Тебе нечего бояться. Ты хорошая ученица. Теперь ты станешь шаманом».
«Ты тоже так делала, Ульви?»
Она усмехнулась.
«Как думаешь, где я была, когда ты постучала в мои двери, а никто не открыл?»
«Ты была здесь? Плавала, зимой?»
«Как я уже сказала, как только ты станешь Балык Кыс, озеро останется с тобой навсегда».
Тогда я поняла: надо не думать, а просто нырнуть. Я как можно скорее разделась, но я ведь была так укутана! Я помедлила, добравшись до нижнего белья, и Ульви нахмурилась.
«Ты когда-нибудь видела рыбу в тряпках?» – требовательно спросила она.
Затем Ульви вновь начала петь, и мне показалось, что к ней присоединились и другие голоса. Под звуки шаманского хора я и шагнула в чернильно-черную воду. Напев звенел в голове, даже когда сердце едва не выпрыгнуло из груди, и я еле сдержалась, чтобы не вдохнуть ледяную воду. Если бы я начала думать, то запаниковала бы, что низкая температура вызовет остановку сердца или судороги раньше, чем я успею выбраться. Однако я ни о чем не думала. Я просто ждала, что случится дальше, позволяя песне удерживать меня недалеко от поверхности. Я перестала тонуть, двигая руками и ногами ровно столько, чтобы оказаться под самым льдом, а затем открыла глаза. Сперва я ничего не разбирала, потом они привыкли, и я увидела, как надо мной слегка блестит лед, как преломляется в проруби солнечный свет. И тут мое тело охватило спокойствие и странная тяжесть. Я поняла, что дело скорее не в духовной сфере, а в физической – организм переохладился, и я вот-вот потеряю сознание.
