И мне чудится голос человека, подвозившего нас.
13
Следующим утром длинный стол в фойе кинотеатра заставлен термосами и тарелками с сандвичами.
— Завтрак Элвиса Пресли, — говорит Нелли и приглашающим жестом разводит руки, словно это она все приготовила.
Усталые люди уныло стоят вокруг, пьют кофе и набивают рты сандвичами. Все в париках и солнечных очках. Я смотрю на Нелли. Она еще похожа на Элвиса, хотя ее парик совсем сбился на сторону и теперь напоминает меховую шапку. Бачки торчат справа и слева, словно меховые наушники.
— Принесу тебе чего-нибудь поесть, — она идет к буфету и возвращается с картонным стаканчиком и пластиковой тарелкой, полной сандвичей. — Любимый сандвич Элвиса: жареное арахисовое масло и бананы. Приятного аппетита!
Я ставлю вещи на пол и беру из рук Нелли стаканчик и тарелку. Кофе жидкий и выдохшийся, сандвич — приторно-сладкий и жирный.
Нелли сияет.
— И чтоб без тошниловки!
— Что? — бормочу я с набитым ртом. — Чтоб без чего?
— Я знаю, что ты этим страдаешь, — Нелли озабоченно смотрит на меня, я и не думала, что ее лицевые мускулы вообще способны на такое.
— Что? — переспрашиваю я и вонзаю зубы в мерзкий сандвич, чтоб ничего больше не говорить. Нелли не отрывает от меня взгляд, а я отпиваю кофе и прячусь за стаканчиком.
— Я знаю, что ты этим страдаешь.
— Чем же? — пробиваюсь я сквозь липкую массу из жареного арахисового масла, бананов и кофе.
— Тошнотой. У тебя булимия. Я знаю.
Я стараюсь проглотить то, что у меня во рту.
— Брехня! Я только иногда хочу избавиться от еды, если съела слишком много!
— Вот это и называется булимией. Поверь мне на слово, я-то знаю на собственном опыте.
— Ты? — Если у меня немедленно не получится проглотить эту липкую гадость, она залепит мне рот так, что я больше не смогу говорить.
Больше всего мне хочется пойти в туалет и выплюнуть все это, но тогда Нелли еще больше уверится в том, что права. Я отпиваю еще кофе, сглатываю изо всех сил и наконец чувствую, как комок в горле скользит вниз.
— Да, я, — говорит Нелли, — И поверь мне: кислотой разъедает все. Желудочный сок разъедает рот и горло, все превращается в сплошную рану. Через какое-то время ты по-любому больше не можешь есть, потому что все болит. Конечно, ты все равно ешь. Ты ешь судорожно, одна судорога — десять маленьких сосисок, две упаковки чипсов и три пачки мороженого.
— Но ты же вовсе не толстая!
Нелли оглядывает меня с ног до головы.
— Ты тоже.
Я теряю дар речи. Я не толстая?
Шутит она, что ли?
— А почему же тогда ты мне об этом всегда говорила?
— Ну ты и не худышка.
Ага.
— А еще я заметила, что это твое больное место, — Нелли говорит так по-деловому, словно сообщает, сколько сейчас времени. И только ее руки мнут сандвич, от которого она еще не откусила ни кусочка.
— Больное место, — мне надо еще раз произнести это, чтоб понять, что именно она имеет в виду. — А зачем?
Странно, я говорю так же по-деловому, как и она минутой раньше.
— Не зачем. Просто так поступают люди вроде меня.
Пальцы Нелли уже почти превратили сандвич в шар.
— Люди вродё тебя, — говорю я и вижу Ульрике. «Найди ее больное место, прежде чем она найдет твое».
Я киваю. Не знаю, зачем Нелли мне рассказывает все свои профессиональные тайны — но ценю это. Это кажется абсурдом, но сейчас у меня появляется смутное ощущение, что весь мир так устроен.
— Где мое больное место? — Нелли глядит на меня с вызовом.
— Ах, Нелли.
— Ты так никогда не научишься. Где-мое-больное-место?
У нее тот самый тон, который бесит меня в моем учителе физики так, что мне от ярости приходит в голову правильный ответ.
— Ты боишься, что кто-то заметит: ты — всего лишь ты сама.
У Нелли такое лицо, что становится ясно — я попала в яблочко.
— Используй это.
— Использовать это?
Нелли снова кивает.
— Ах, Нелли.
— Ты слабачка.
— Я не слабачка, я твоя подруга, слышишь ты, идиотка!
Я выплескиваю остатки кофе ей в лицо, беру в буфете новый стаканчик и выхожу на улицу.
Только что мне хотелось разреветься, а теперь я улыбаюсь, усаживаясь на залитые солнцем ступеньки кинотеатра. Нелли и вправду думает, что я справлюсь с тошнотой. Я почти горжусь собой. И она волнуется за меня. Только вот если нам теперь придется ходить в туалет только вместе из-за того, что Нелли решит проверять, тошнит меня или нет, это может достать.
Когда я вижу выходящую из кинотеатра Нелли, то улыбаюсь еще шире.
— Антье! — кричит она и совсем растерянно озирается.
А потом садится рядом со мной на ступеньку. Секунду мы молчим.
Потом Нелли пихает меня локтем в бок.
— Я твоя подруга.
Я смотрю на нее. У нее в руках все еще шар, когда-то бывший сандвичем. Я беру его.
— Ты что, собираешься запустить его кому-нибудь в голову?
Нелли отбирает шар.
— Отличная идея, особенно если мы встретим человека, набитого деньгами. У нас осталось ровно пятьдесят пять центов.
— Ну да, — я снова беру шар, — список наших преступлений от этого длиннее не станет.
— Гм, — Нелли, кажется, не до новых преступлений. Ну нет так нет.
— А как мы доедем до Грейсленда?
Нелли пожимает плечами.
— Как обычно.
Я вздыхаю, встаю, вытягиваю руку и выставляю большой палец. Через пару минут со мной рядом оказывается Нелли.
— Как думаешь, долго мы тут простоим?
— Понятия не имею.
— Если б у нас только были деньги, чтоб доехать на автобусе до шоссе! В городе вряд ли кто остановится!
Нелли устало кивает. Сейчас она тоже чувствует, как это «стоять, битым щас». Мимо нас проезжает несколько машин, и люди в них тупо пялятся на нас. Я не понимаю, чего в нас такого странного, пока из одной машины не высовывается смеющийся тип с криками: «Эй, Элвис и Элвис, почему же вы не поете?»
Я смотрю на Нелли. На ней парик с длинными черными бачками и огромные солнечные очки. На мне тоже. Я срываю парик с головы.
— Не надо, — Нелли снова натягивает парик мне на голову. — Он прав.
