Репетировали всегда две стандартных ситуации. В одной шведы держали оборону на холме, который намеревались штурмовать превосходящие силы противника, в любом случае обречённые захлебнуться под шведскими пулями. Либо противник, то есть ученики реальной школы, подвергался на бивуаке внезапному нападению армии Бобра, которая и в этой схватке неизменно одерживала блестящую победу. Тем более что именно Бобёр решал, когда и кто именно убит или пленён. Всё это напоминало не очень честную игру в индейцев и белых.
Эрику и Пьеру пришлось оставить ряды вооружённых сил из-за упражнения по отработке штыкового боя. Все другие задания можно было как-то перетерпеть — строевую подготовку или чистку оружия, неумелые полевые стрельбы, метание гранат, обращение с бикфордовым шнуром. Но штыковой бой переполнил чашу.
В воскресенье после обеда все выстроились на маленьком футбольном поле. На трёх деревянных конструкциях подвесили мешки с сеном — так выглядели «враги». Бойцы сил самообороны, стоя в три шеренги, вооружились винтовками «Маузер» с примкнутыми штыками.
Не переставая, шёл мелкий дождь, а небо закрывали свинцово-серые тучи. Речь шла о том, чтобы в каске, держа винтовку со штыком наперевес, броситься с криком вперёд, проткнуть неприятельский живот, а потом как следует провернуть орудие в ране. Крику придавалось большое значение. Тому, кто не кричал в полную силу или неуверенно вертел штык в соломе, приходилось повторять упражнение.
Бобёр выглядел ещё большим идиотом, чем обычно, потому что его лицо полностью покрывала чёрная маскировочная краска. Шапочка наподобие той, что носил Кирк Дуглас в роли английского солдата из коммандос, выполняющего важное задание в немецком тылу, была глубоко надвинута на безумно сверкающие глаза.
Теперь он стоял, громко крича:
«Следующая группа! Опустить штыки! Коли-и-и!»
Эрик и Пьер расположились в самом конце шеренги. Каска налезала на очки Пьера, и, кроме того, они запотели от дождя.
«Не нравится мне это представление, оно слишком глупое», — сказал Пьер.
«И мне тоже, — поддержал его Эрик. — Как думаешь, обязательно надо орать таким образом? И разве можно убить русского криком?»
«Нет, но Бобёр считает, что так круче. Хотя русские, увидев нас, возможно, умерли бы от смеха».
Но все остальные атаковали чучела с самым серьёзным видом. Надеясь на сдержанную похвалу Бобра.
«Хорошо! — вопил он. — Только побольше страсти!»
Дождь усилился. Очередник, стоявший перед Эриком, опустил голову и, кинувшись вперёд со штыком наперевес, издал истошный крик.
«А-ах!» — проорал он, промахиваясь по фигуре, и вонзил штык в деревянную конструкцию, так что модель опрокинулась.
«А-ах!» — возопил он снова, поднимая оружие словно лом и втыкая его в низвергнутый мешок.
«Да, хорошо. Это можно назвать страстью, — прокомментировал Бобёр с сомнением, и парень удалился, что-то довольно бормоча себе под нос. — Следующий!»
Эрик ухватил винтовку за приклад и цевьё и зафиксировал взглядом висящий мешок с сеном, до которого требовалось преодолеть всего-то пять метров по гравиевой площадке. Глупость какая, мелькнуло у него в голове, Пьер совершенно прав. Если бы перед ним был настоящий русский, и всё происходило бы всерьёз и в действительности, то, пожалуй, следовало кричать. Но это чтобы преодолеть собственный страх, а вовсе не для того, чтобы «враг обделался», как считал Бобёр. Кстати, интересно бы заставить Бобра наложить в штаны. А сейчас ему предстояло броситься вперёд как идиоту и колоть мешок, и орать как сумасшедшему… Неужели все очередники перед ним делали это без толики сомнения? И видели там впереди нечто иное, нежели промокший от дождя, изувеченный мешок с сеном?
«Здесь не место для сомнений, сучий потрох! — взревел Бобёр. — Коли-и!»
Это стало последней каплей.
Неожиданно Эрик засмеялся. Никто ничего не понял, а он стоял и смеялся всё громче.
«Коли!» — настаивал Бобёр с нотками неуверенности в голосе.
«Да, да, я сейчас», — ответил Эрик и потрусил в сторону мешка.
Он остановился в каком-нибудь метре от цели. И выкрикнув «Ба-бах!», движением снизу вверх разворотил чучело, так что его содержимое взмыло в воздух.
«И повернуть штык!»
«А зачем, учитель? Посмотрите на этот мешок, мертвее не бывает».
«Последним в шеренгу!» — скомандовал Бобёр, и Эрик пошёл и встал в конец своего ряда. Там впереди стоял Пьер. И колебался.
«Коли!» — крикнул Бобёр.
«Выполняй приказ командира!» — крикнул один из членов совета откуда-то сзади.
Но Пьер не сдвинулся с места, даже не приготовил винтовку к атаке. Эрик видел его только сзади, но уже понимал, что друг просто-напросто хочет отказаться.
«Давай кончай с этим, чтобы мы смогли пойти домой когда-нибудь», — едва ли не взмолился Бобёр, меняя тактику.
«Нет, — сказал Пьер очень чётко. — Это ниже моего достоинства. Я отказываюсь продолжать».
Глаза вылезли из орбит на размалёванном чёрной краской лице Бобра. Он широко открыл рот, так что два его передних зуба стали ещё заметнее. В конце концов он пришёл в себя и заявил, что в армии надо подчиняться приказу, так что следует идти в атаку.
«Нет, я ведь уже сказал, — ответил Пьер. — И сейчас ухожу отсюда».
Потом он поднял винтовку на плечо и спокойно отправился восвояси. Все остальные стояли молча и смотрели на его удаляющуюся спину.
«Немедленно вернись, это приказ!» — крикнул Бобёр, но Пьер даже не повернулся.
Они долго лежали после отбоя и пытались понять, чего, собственно, добились. Сейчас Пьер не мог больше участвовать в сборах отряда самообороны, а без него Эрик не находил в этом ничего привлекательного. Поскольку арест выглядел гораздо лучшим способом использовать время. Но почему он сорвался именно на этом упражнении? Конечно, оно было довольно противным: вгонять штык и при этом орать безоглядно. Случись, например, война — естественно встать на защиту своей страны. Но здесь-то… С этим безумным, разукрашенным тушью Бобром в центре маленького футбольного поля. Весь его вид и повадки создавали впечатление какой-то идиотской репетиции. Но главное — эта очередь из людей, твоих соучеников. Которые не усматривали в действе ничего комичного, странного или нелепого. Издавая крик, они бросались вперёд и били штыком. Именно это прежде всего вызывало тошноту. Неужели к таким упражнениям можно склонить в какой-то иной школе помимо Щернсберга? Кстати, члены Совета всегда орали громче других. Но так ли это, а может, померещилось? Нет, и Эрик, и Пьер не сомневались в правильности своих наблюдений.
«Поэтому, когда я стоял там, на дожде, в запотевших очках, и колебался, — рассказывал Пьер, — и смотрел на Бобра и чёртов мешок с сеном, мне пришло в голову, что для членов Совета впереди были не чучела, а мы с тобою. Да, значит, поэтому они так и старались».
