– Без вести? – хором откликнулись заговорщики.
– Да. Притом что Соренсен несколько лет назад похоронил жену, но, по словам ассистента кафедры, в Бостоне у него двое взрослых детей и несколько внуков. Так что причин оставаться в городе у него существенно больше, чем поводов бесследно растворяться, к тому же никого не предупредив.
– Бродгёрдл, – мрачно констатировала Нетти.
– Вполне возможно. Так что наши ответы, увы, не столь близки, как я начал надеяться. Но, – Шадрак откусил еще пирога, – благодаря Кассандре у нас есть и другая зацепка, могущая привести к похищенным Вещим. Адреса! Склады и ферма в Лексингтоне кажутся мне наиболее подозрительными. Думаю, там и следует начать поиски!
– Чур я еду, – быстро произнес Винни.
– Чур не считается, – столь же проворно парировал Шадрак. – Это была бы весьма опасная глупость.
– Почему бы этой Кассандре самой все не сделать? – спросила Нетти. – Не хочу выглядеть неблагодарной, конечно. Просто пытаюсь понять, ее-то роль во всей этой истории какова…
– Вопрос не праздный, – согласился Шадрак. – Я и сам об этом задумывался. Она ведет какую-то свою игру, и я не стану притворяться, будто до конца ее понимаю. Думаю, дело обстоит так: она работает против Бродгёрдла, но полагает, что отработать все зацепки самой, сохраняя при этом должность его секретарши, значило бы поставить себя под удар…
– Стало быть, – сказала Нетти, – она просит нас помочь.
– Да. В некотором смысле мы помогаем ей не меньше, чем она нам. Своего рода разделение труда, можно сказать… Она работает внутри, разнюхивает, а мы – действуем, прорабатываем следы.
– Опасно это… – жалобно протянула миссис Клэй.
– Однако придется, – настойчиво повторил Винни.
– Мы уже действуем, – подхватил Шадрак. – Винни с коллегами по правительственному зданию трудятся без устали. – Винни важно кивнул. – Нетти тактично наблюдает за тем, как у инспектора Грея продвигается расследование…
– Да никак оно не двигается, – нахмурился Винни.
– Не только его в том вина, – сказал Шадрак и обратился к Нетти: – Как думаешь, не стоит ли сообщить твоему папе о последних вскрывшихся обстоятельствах? Бродгёрдла задержат, дело станет официальным, инспектор Грей произведет дополнительное расследование…
Нетти покачала головой:
– Мистер Элли, папа убежден, что, арестовав мистера Пила, они взяли нужного человека. Он думает, Бродгёрдл ни в чем не виновен. И полученные от Кассандры намеки его не переубедят. Сами подумайте, мы ведь даже не можем сказать ему, откуда сведения! А что будет с Кассандрой, если мы дадим ему адреса, он все там обыщет и ничего не найдет?
Шадрак заколебался.
– Надо ехать нам с Нетти, – повторил Винни. – Бродгёрдл нас не знает, рожи у нас вроде не уголовные…
Он попробовал скроить «приличную» мину. Вид получился на удивление глупый. Нетти улыбнулась.
– Я согласна с Винни, – сказала она. – Хотя бы в качестве первого шага. Если хоть что-нибудь обнаружим, я первая на папу насяду.
Шадрак все пребывал в нерешительности.
– Верно. Я согласен, что без надежных улик к инспектору лучше не соваться. Но какой смысл отправлять вас одних на разведку? Уж если ехать, так вместе!
– Охренительно, – просиял Винни. – С какого места начнем?
– Думается, со складов. Отправимся завтра после обеда, когда я из министерства вернусь.
Глядя на две довольные рожицы, Шадрак преисполнился острого чувства вины. Пришлось напомнить себе, что затеянный им многоступенчатый обман – в их же интересах. Бродгёрдл слишком опасен, чтобы двоим подросткам с ним тягаться. Последующие шаги он предпримет один.
20
Горькослад
9 августа 1892 года, 5 часов 31 минута
Вопреки популярному заблуждению, элодейцы (Вещие) достаточно часто собираются вместе. Но тому, кто хотел бы наблюдать их общий сбор, следует знать: где и когда он состоится, предсказать почти невозможно. Как мне сказали, несколько раз в году всех элодейцев, обитающих в пределах десяти дней пути от Жуткого моря, посещает гонец. Тогда они сходятся вместе и обсуждают вопрос, по поводу которого собрались. Насколько мне известно, собрания эти очень своеобычные, совершенно несхожие с бытующими у иных народов. Никаких празднований, песнопений, ритуальных мероприятий. Обсуждения длятся несколько дней, причем не в общем кругу, а отдельными группами. В некоторую минуту вопрос признается решаемым либо нерешаемым – и каждый уходит своей дорогой.
София Тимс. Раздумья о поездке к Жуткому морюСидя впереди Горькослада на спине Ноша София внимательно рассматривала Соленый. Грунтовые улицы, убитые колесами и ногами, по сторонам домов с бревенчатыми каркасами… Строения напоминали составленные коробки: внизу поменьше, сверху побольше. Между домами – узкие переулки. Заглянув в такой проход по левую руку, София заметила стремительно исчезающий круп напуганной лошади, пустое седло и что-то вроде синего волочащегося одеяла. Сквозь узкие окошки на улицу выплывал дым. В одно окно на улицу высунулась женщина.
– Айвен! Айвен!.. – пронзительно закричала она. Потом вдруг завалилась внутрь комнаты и больше не появлялась.
Чувствовалось: малиновый туман везде похозяйничал, и весьма неплохо. София прежде не бывала в Соленом и не знала, с чем сравнивать. Однако город выглядел как после штурма. За дверными проемами виднелся огонь, строения обугливались на глазах, поодаль дым уже заволакивал горизонт. Привокзальная улица была почти безлюдна. Один-единственный мужчина сидел на земле и плакал, уткнувшись в ладони лицом. София содрогнулась.
– Самое страшное, что туман появляется на рассвете, – проговорил Горькослад. – Люди еще дома. Целые семьи друг на дружку набрасываются…
Жуть! Кромешная, непостижимая. Бессмысленная.
– Значит, туман – отрава, – отозвалась София.
Горькослад некоторое время молчал. Нош обошел перевернутую тележку и проворно затрусил боковой улицей.
– Да, это своего рода отрава. В малых дозах она может отвлечь, сбить с толку, но здесь… Здесь почти смертельная концентрация.
Красная пленка, повсеместно осевшая на Соленый, делала зрелище запредельным. Тонкий осадок покрывал каждое здание, улицу, каждое тело, валявшееся на земле. В отличие от Бостона, уличных часов в Соленом не было. Вместо них на каждом углу торчком стояли здоровенные бревна, украшенные резными рельефами: то небрежное, то любовное, то искусное, то неумелое дело рук приезжих и местных. Служили бревна вовсе не для того, чтобы отмечать время. Они стояли точно странные узорчатые часовые, бесстрастно наблюдавшие за городом. Теперь и эти рельефы, похожие на старинные письмена, припудрило красным. Здесь и там София замечала в красноватой пыли отпечатки ног, тянувшиеся вдоль пустых улиц.
