— Думаю, я не ошибусь, если предположу, что мы оба не ужинали, — заявил мой спутник.
— Ты прав. Но это не имеет значения…
— Нет, имеет, — возразил он. — К тому же я ужасно хочу есть. Так что нам стоит немного подкрепиться.
— Мартин, ужина во вторник должно было хватить нам на неделю. Кроме того… не хочу, чтобы ты тратился на меня.
— Кроме того, гораздо легче разговаривать за столом, — отозвался Вудхерст. — Зайдем в тихое местечко, в «Олимпию» например, ладно? Здесь недалеко.
— Я никогда там не была, — ответила я. — Ди Воттс была: она говорит, ужин там хорош хотя бы потому, что большинство посетителей — мужчины.
— Ди Воттс права. Это маленький и тихий ресторанчик. Один из тех, о которых в рекламных проспектах пишут «с интимной атмосферой», — это означает, что там удобно разговаривать и музыка негромкая.
— Хорошо, — согласилась я. — Я ненавижу навязчивую музыку, особенно когда ем.
Как только мы разместились за угловым столиком, Мартин сказал:
— Я закажу что-нибудь для нас обоих. Какие блюда ты не любишь?
— Только кабачки, но мне их никогда не предлагали в ресторанах.
— Мне тоже, — кивнул он. — Это странно, да? Эти овощи были одной из наших школьных страшилок: кабачки на ужин каждый четверг.
Вудхерст подозвал официанта:
— Мы закажем палтуса, потом — свежий ананас и бутылку холодного рислинга. Хорошо?
— Да, сэр.
Когда официант ушел, я спросила:
— Так о чем ты хотел поговорить?
— За кофе, хорошо? — ответил мой спутник.
Поедая палтуса и ананасы, он повествовал мне о конференции.
— Додо просто потрясла этих парней. Тамошние врачи перевели ее к нам два года назад, чтобы она сменила круг общения и у нее не возникало ассоциаций с прежней жизнью. В клинике помнят, насколько она была больна. Ты ведь знаешь ее историю?
— Нет, не знаю, — откликнулась я. — Она как-то обещала рассказать о себе, но удобный случай так и не представился. Она всегда слишком занята, выслушивая чужие жалобы, чтобы поговорить о своем прошлом.
— Да, она многим из них помогла… В общем, три года назад, как раз за неделю до свадьбы, она наблюдала гибель своего жениха в автогонке. Он умер не от столкновения, а сгорел заживо в автомобиле примерно в десяти ярдах от нее. Додо пыталась перелезть через ограждение, чтобы добраться до машины, но полицейские ей помешали. Она вырывалась и отказывалась отвернуться. Ей пришлось бессильно стоять там и смотреть, как гибнет ее возлюбленный. Это было страшно.
Я думала о Мартине, его глазах, руках, наклоне его головы, и меня охватил ужас, когда я представила себя на месте этой девушки.
— Это кошмар, — произнесла я с дрожью в голосе. — Бедная, бедная Додо.
— Да, это так. В течение нескольких месяцев она кричала днем и ночью, хотя ей давали успокоительное. Потом она совсем замкнулась, отказывалась есть, пить, говорить… Никто не мог найти к ней ключик. У нее развилась нервная анорексия, по сравнению с ней Твигги выглядела толстушкой. Она почти умирала… И посмотри на нее теперь.
— Но как? — спросила я. — Что ты мог сделать? Она ведь действительно хотела умереть.
— Думаю, хотела… Мы не можем излечить душевную боль. Только ждать, заботиться и хоть немного облегчать горе, если это в наших силах. Время лечит, если пациент не совершит непоправимое, — говорил мой спутник. — Поддержка и понимание постепенно снова научили ее общаться с людьми. Ведь жизнь — это способ общения. Если человек уходит в себя, варится в собственном соку, это психологическая смерть.
Я размышляла о Додо и о сестре Каттер, пока официант уносил наши тарелки, нарезал ананас и поливал его сверху киршем. Алкоголя он не пожалел.
Еще несколько минут спустя я произнесла:
— Я и сама не слишком общительна, Мартин. Так мало чутких людей… Даже с Ди, хотя она моя подруга, мы не всегда понимаем друг друга. Но я учусь… Ты думаешь, это старшей сестре пришла в голову идея перевести меня в ваше отделение? — спросила я. — Сестра Каттер отметила, что я была очень погружена в себя, а я и не замечала этого.
— Я считал, что это была твоя идея, — откликнулся мужчина. — Но Дез надеется, что пребывание здесь поможет тебе проснуться. Он воспринимал тебя кем-то вроде волка-одиночки на празднике жизни… Кстати, он передает тебе послание.
Он положил ложку и выудил из бокового кармана конверт.
— Думаю, это гороскоп, — предположил мой спутник. — Ему доставляет удовольствие играть с неизведанным.
— Ты не возражаешь? — Я разорвала конверт.
На листочке сверху была написана дата моего рождения, ниже была изображена диаграмма, озаглавленная «Карта рождения», еще ниже — написанный убористым почерком текст. «Как он узнал, когда я родилась? Наверное, ему сказала Эми Мур, — решила я. — Но как у него хватило времени? Только на вычисления нужно затратить несколько дней?»
— Хороший гороскоп? — поинтересовался Мартин. — Тогда поверь в него, а если нет, то выбрось его из головы. Вот мое отношение к гороскопам. Если рассуждать так, это просто безвредный аутотренинг.
Я взглянула на объяснения под диаграммой:
— Кажется, начинается хорошо. Венера в седьмом доме и… Нет, слишком длинное толкование.
«Венера в седьмом доме предвещает романтические отношения», — прочла я.
— Тебе будет неинтересно.
— Знаешь, какое-то рациональное зерно в этом должно быть. Чтобы протестировать способности Деза, мы заставили его составить пару гороскопов в комнате отдыха. Я назвал ему дату рождения Додо, — конечно, не называя ее имени, — и попросил рассказать, что могло случиться с этим человеком три года назад. Индиец заявил, будто видит почти полный распад личности и, может быть, уход из жизни. Как он мог это знать?
— Это могла быть телепатия, — улыбнулась я.
— Потом мы назвали ему время и место убийства Кеннеди, и он заявил, что небо предвещало взрыв насилия.
— Но это же совсем легко! — воскликнула я. — Если бы ты при мне произнес «Даллас», у меня бы возникли те же ассоциации.
— Да, но ему мы не говорили, — возразил собеседник. — Мы только назвали широту и долготу, карты он не видел. Затем мы взяли дату моего рождения, и…
— И что? — заинтересовалась я.
— Нет, я пока не скажу тебе. Лучше подожду и посмотрю, станет ли его предвидение правдой.
— Дез предсказал событие, о котором ты мечтаешь? Если так, то он просто почувствовал твои желания. С другой стороны, люди, которые по-настоящему чего-то хотят, обычно это получают.
Я не слишком верила в эту фразу. По крайней мере, по отношению к себе.
— Надеюсь, ты права… Кофе, Лин?
