– Как насчет дублера?
Де Гусман развел руками.
– Он даже не пришел сегодня. Я сказал ему... то есть, он ни разу не потребовался.
– А Лаэрт?
– Лаэрт? Кто это? Она закатила глаза.
– Актер, который играет Лаэрта. Он должен знать роль Гамлета.
– Я спрошу его. – Директор убежал. Ада уронила голову на руки.
– О Шриви, мальчик мой, где ты? Где ты?
Миранда опустилась на колени перед своим верным другом и заглянула ей в лицо. Ада была бледнее мела, щеки запали. Глядя на нее, Миранда вдруг осознала, что Ада, как и Джордж, сильно постарела. Она взяла ее дрожащие руки в свои.
– Ада, я уверена, что все будет хорошо. Шрив – крепкий мужчина.
Ада покачала головой. От горя ее ирландский выговор стал заметнее.
– О бедный мальчик! Он вовсе не крепкий. Он нежный как овечка. Ты же знаешь. Это ты крепкая, почти как мужчина. Вне сцены он совсем ребенок.
– Но, Ада...
– Да нет же, дорогая. Он делает все, что ты просишь. Разве ты до сих пор не поняла это? Он любит тебя. О, как он любит тебя! – Она дотронулась рукой до щеки Миранды.
В комнату ворвался директор театра.
– Он может это сделать. Мы поставим суфлеров за кулисами. Сеньора, вы поможете ему?
Миранда поежилась.
– Всем, чем смогу. – Когда директор поспешил прочь, она крикнула ему вслед: – Вызовите полицию. Они должны найти сеньора Катервуда.
– Да, вы правы. Случилось что-то ужасное.
Когда за ним закрылась дверь, Миранда упала на стул перед зеркалом. Отражение ее собственного лица испугало ее. Лицо потеряло все краски, а глаза покраснели и распухли. Она плакала, даже не сознавая этого.
– Ада, ты должна мне помочь. Костюмерша подняла голову. Она кивнула и вытерла слезы.
– Как же ты будешь играть без него?
– Но ведь он не допустил бы, чтобы спектакль сорвался, ты же знаешь.
– Да. – Ада встала и пошатываясь подошла к туалетному столику. Чтобы не упасть, она схватилась рукой за спинку стула. – Если какой-то негодяй попытался ограбить его, то у него не было ничего ценного. Мой мальчик никогда не брал с собой денег. О, если его ударили по голове... убили... за горсть этих никому не нужных песо...
У Миранды так задрожали руки, что она не смогла даже взять расческу.
– Я боюсь даже думать об этом. Но если он жив, мы скоро узнаем об этом.
Шрив очнулся от боли в полной темноте, такой полной, что он решил, будто находится в яме или какой-то подземной камере. Он прислушался, но ничего не услышал. Он сделал осторожный вдох. Было жарко, но воздух был достаточно свежим.
Его руки не были связаны. Он пощупал пальцами поверхность, на которой лежал. Шерсть, грубая, колючая. И запах соответствующий. Он закрыл глаза, потому что они были для него бесполезны, и продолжал дальнейшее обследование руками. Он нащупал край плоскости, на которой лежал. Правая рука дотронулась до стены; левая повисла в воздухе. Кровать. Он лежал на кровати.
Он обследовал свою тюрьму, насколько мог это сделать не двигаясь. Потом решил сесть. Первая же попытка поднять голову вызвала такую сильную боль, что он вновь потерял сознание.
– Мы провели тщательные поиски. – Голос Игнасио Валларты дрожал от гнева. – Чтобы такое могло случиться на улицах Мехико! С человеком, который столько сделал для его жителей! Это неслыханно.
– Я уверена, что человек, который вам нужен, это Френк де ла Барка, – сказала ему Миранда. – Он мог увезти Шрива в меблированные комнаты в самой бедной части города. Такое место, где он мог бы п-пытать... – Ее голос сорвался. Она не смогла закончить предложение.
– Не волнуйтесь сеньора, – Валларта положил ей руку на плечо. – Мы найдем его. Это я вам обещаю. А сейчас позвольте моим солдатам проводить вас в гостиницу.
Из темноты возник голос. Кто-то грубо начал таскать его за волосы из стороны в сторону, ударил его по щеке. Потом опять ударил. Он открыл глаза, но темнота не исчезла. Как тот, кто его бил, мог что-то видеть в такой темноте?
– Очнись!
Прежде чем опять потерять сознание, Шрив выдавил из себя только одно слово «нет».
– Никаких известий, Джордж?
– Никаких, мэм.
– Ада спит? Он помедлил.
– Сомневаюсь, мэм. Ирландцы очень тяжело переживают свое горе. Мне кажется, она просто ушла в себя.
Миранда прижала руку ко лбу.
– Почему нет никаких известий? О Боже! А вдруг Шрив сразился с де ла Баркой, и тот сильно ранил его. Или убил.
– Не говорите так, мэм. Мертвый он бесполезен для похитителей. А потом времени прошло не так много.
– Двенадцать часов, Джордж. Двенадцать часов – большой срок.
В третий раз боль была уже не такой сильной.
– Сейчас ты сядешь и все мне напишешь. – Голос показался ему знакомым, но он не мог вспомнить, кому он принадлежал. Он повернул голову на звук.
– Я сказал «сесть». Вот сюда.
Шрив почувствовал, как его заставили приподняться. Его ноги свесились с кровати. Ему в руки сунули короткую палочку.
– Пиши.
– Зажгите лампу, – хриплым голосом попросил он и облизнул пересохшие губы.
Наступила минутная тишина. Кто-то хлопнул ладонью по столу. Зашуршала бумага.
– Пиши! Тебе говорят. Тошнота подступила к его горлу.
– Сейчас меня стошнит, – сказал он своему мучителю. – И вообще я не могу ничего написать в такой темноте.
Он почувствовал легкое колебание воздуха у своего лица. Приглушенное восклицание. Чирканье зажигаемой спички. Что-то теплое приблизилось к его лицу. Он ничего не видел. Его глазам стало жарко. Он шире открыл их, но все равно ничего не увидел.
У него перехватило дыхание от ужаса. Он начал энергично моргать глазами. Не обращая внимания на резкую боль, он потер глаза, виски. Опять напряг зрение.
– Свет горит, не так ли? – спросил он. Никто ему не ответил. У него из рук забрали ручку, а его самого опять толкнули на кровать. Он услышал звук рвущейся бумаги. Раздались шаги. Дверь открылась и закрылась.
Он долго лежал в тишине. Он не знал, в какой момент слезы полились у него из глаз. Они текли по щекам прямо на подушку. Он поднес ладонь к самому лицу. Проклятье! Он ничего не видел. Совсем ничего. Боль сдавила виски.
Врач в Новом Орлеане говорил об опухоли. Удар по голове. Он дотронулся до места удара и нащупал длинный рубец со следами запекшейся крови. Ему нанесли ужасный удар. Возможно, если он сможет поспать несколько часов...
