Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Нужную фотографию Маша нашла в конце первого альбома. Бабушка, прабабушка и прадедушка стояли на фоне дачного домика, окруженного соснами. Типичный такой домик, какие еще можно увидеть в Курортном районе. Два этажа, застекленная терраса, деревянная скамья у крыльца. Бабушке на вид лет тринадцать. Маша поддела уголок фотографии и осторожно вынула ее из альбома. «Комарово, 1948». Надо же, всего три года после войны.
Кажется, в Комарове у семьи была дача не один год. Вот на этой фотографии бабушка выглядит уже совсем взрослой девушкой. А на предыдущей она стоит в окружении друзей, а вот этот мальчик встречался и на других снимках. Может, это и есть Митя? Одна из фотографий запечатлела застолье. Перед террасой был накрыт большой стол, во главе сидела прабабушка, за ней стоял прадедушка, оба молодые, веселые, прадедушка в смешных широких брюках, а вокруг гости, среди которых было всего двое детей, бабушка и какой-то худенький паренек в светлой рубашке.
Маша вытянула фото. «День рождения Наташи, 1950». Жаль, не написано, кто есть кто. Ничего, сейчас еще поищем. И Маша достала следующий снимок, на котором фигурировал предполагаемый Митя. Надписи не было.
Помогла последняя карточка в альбоме. Митя стоял в центре, бабушка с подругой по краям. Подпись гласила: «Мы студенты. Вера, Митя, Женя. 1951».
Так вот ты какой, Митя. Маша с интересом вглядывалась в лицо высокого худощавого юноши. Тонкие русые волосы, крупный нос, глубоко посаженные строгие глаза. А бабушка с подругой выглядят беззаботными хохотушками. И бантики в косах, уложенных в «корзиночку», совсем еще девчоночьи.
Больше Митины фотографии Маше не попались. Зато в следующем альбоме была вложена половинка снимка — бабушка в купальнике у моря. Внизу витиеватая надпись: «…сия, 1956 год». Начало осталось на отрезанной части, но всем известно, что Айвазовский большую часть жизни прожил в Феодосии, а из письма Мити следовало, что в августе 1956 года бабушка приезжала к нему на место «изысканий». Логично предположить, что они были связаны с Айвазовским и проходили в Феодосии. Хотя почему они должны были быть связаны с Айвазовским, Маша не знала. Просто ни о ком больше в Митиных письмах не упоминалось.
Интересно все же, были ли еще письма или та открытка от 1965 года стала последней в их переписке? Они встретились, и бабушка навсегда порвала с ним, предателем и обманщиком? А еще платье советовал сшить красивое. Садист! Самое страшное разочарование в жизни любой девушки — исчезновение жениха перед свадьбой, и, кажется, оно выпало на бабушкину долю. Бедная! Найти бы этого Митю, и… Хотя что «и», ему уже лет восемьдесят с хвостиком, какое уж тут «и». Да и жизнь его наказала, бабушку-то он потерял. И стоило Маше злорадно улыбнуться при этой мысли, как она наткнулась на фотографию Мити.
На ней бывшему бабушкиному жениху было не меньше сорока. На фотографии, помимо него, было еще человек пять. Бабушки не было, даты на снимке тоже.
Хм, а не порыться ли еще в ящиках? На этот раз Маша отправилась в бабушкину спальню без всяких угрызений совести.
Письма нашлись — еще одна пачка, чуть тоньше предыдущей. Конверты выглядели свежее и надписаны были уже шариковой ручкой.
«Верочка, — гласило первое письмо, — ты единственный близкий мне по духу человек, и хотя я утратил право говорить о чем-то, кроме дружбы, но и это чувство мне несказанно дорого. Я взял себя в руки и по твоему настоянию устроился на работу в музей. К счастью, профессор Авдошин меня еще помнит. Милый, добрый, совсем старенький, пожалел заблудшую овцу и похлопотал за меня. Так что первое твое наставление я выполнил. Мама, когда узнала, плакала от счастья. Они все время о тебе вспоминают, если ты найдешь время и навестишь их, буду безмерно благодарен. Встречи со мной не опасайся, я теперь живу в бабулиной комнате на Петроградской стороне. Так что заезжай. Что касается «моих сокровищ», пора мне излечиться. Что бы ни спрятали хитроумный Иван Константинович и его коварная итальянка, мне отыскать, по-видимому, не удастся».
Иван Константинович? Так звали Айвазовского. Неужели Митя действительно добрых десять лет жизни потратил на поиски каких-то сокровищ? Что он там писал? Что ключ к сокровищам спрятан в картине? Нетипичное для советского гражданина увлечение. Да еще и «коварная итальянка», Тальони, должно быть?
Маша снова обратилась к письму.
«Мне стыдно признаться, но я до сих пор вижу иногда во сне сундуки с пиратским золотом, шкатулки с драгоценными каменьями и шумные валы, накатывающие на феодосийский берег. Но еще чаще я вспоминаю двадцать дней нашей жизни, самые счастливые для меня, как я теперь понимаю. Прости меня за нескромность. Преданный тебе навсегда Митя».
Пиратские сокровища? Он что, серьезно? Девять лет он искал в Феодосии сундук с золотом, припрятанный Айвазовским? Бред! Маша презрительно фыркнула.
Или не бред? Она попыталась нарисовать в воображении сундук, набитый золотыми дублонами. Можно к такому видению остаться равнодушным?
Но как взрослый мужчина мог девять лет шататься по берегу в поисках какого-то мифического клада? И бабушка, такая решительная, волевая, неужели не могла приехать и убедить его вернуться в Ленинград? Помогла же она ему встать на ноги, когда он объявился в 1965-м? Что-то здесь не сходится.
Маша сложила письмо в конверт, развернула следующее. Потом еще одно и еще.
Работа, нытье, снова работа, воспоминания о прошлом, Комарово. Ездил погулять по старым местам, почти ничего не изменилось, но на их дачах теперь живут другие люди. «Под соснами играют другие дети, пусть они будут счастливее нас». Трогательно.
О, а вот это интересно. Маша сердито шмыгнула носом.
«Верочка, не знаю, как тебе сказать. По телефону не решился».
Так они еще и перезванивались?
«Кажется, я женюсь. Я рассказывал тебе о ней. Мы вместе работаем, ее зовут Надя. Она моложе меня, уже была замужем, неудачно, у нее есть сын, ему сейчас два годика. Славный мальчик, и думаю, что есть шанс стать ему настоящим отцом. Я так устал от одиночества, и ты сама советовала мне устроить личную жизнь». Похоже на оправдания, отметила про себя Маша. Все же Митя этот — размазня и авантюрист, хорошо, что бабушка не вышла за него, а встретила дедушку, вот за ним мы все были как за каменной стеной. Маша вообще была очень рассудительной, потому, наверное, и замуж до сих пор не вышла. Слишком много рассуждала, а надо было как в омут головой. Любовь-морковь, поцелуи, страстные объятия и бегом в ЗАГС, а потом уже можно как-то приспособиться. Вот как нормальные люди поступают, все ее подруги замужние, например. А такие разборчивые дуры, как она, до пенсии сидят в старых девах. И ведь в юности были варианты. Данька Образцов, Глеб Локтев, не говоря уже о Федьке. Тогда Маша была совсем другим человеком. Возможно, менее рассудительным, зато, кажется, более счастливым.
Как-то в последние года полтора у Маши проснулись комплексы по поводу своей женской судьбы. Хотелось определенности, мужа, детей, даже свекрови со свекром. Еще острее проблема встала после смерти бабушки, потому что, как бы Маша ни храбрилась, жить на свете совсем одной она боялась.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
