— Расслабься. Челнок все сделает, — сказал Кроха.
— Не стоит. Я сам.
Он вышел из ординаторской, прикрыл за собой дверь. Выждав пару секунд, Кроха последовал за ним.
— Вадим, — резко позвал Дима, оказавшись в коридоре. Советник подошел, остановился за спиной. — Пойдем.
Они толкнули дверь небольшого тамбура, разделявшего две палаты. Дима пропустил советника вперед, нажал на створку ладонью, прикрывая плотнее. Достал из кармана блокнотный лист, протянул Вадиму.
— Вадим, срочно «пробей» этих людей и их машину. И еще. Отправь двоих… нет, лучше троих ребят в школу к Настене и пару ребят сюда.
— Хорошо, Дима. — Советник взял листок, сложил, сунул в карман. — Все сделаю.
— Дальше, позвони в офис Наталье. Пусть она отменит все встречи, назначенные на сегодня, завтра и послезавтра. Если от меня требуется подпись — пускай отправит бумаги по факсу на мой домашний номер. Скажи, завтра к вечеру их доставят. И еще, отправь кого-нибудь в «Шанхай», пусть передадут мои извинения. И не говори об этом с отцом.
— Конечно, — тот кивнул. — Дима, ты извини, я не думал, что…
— Все нормально, — отрубил Дима. — Работай.
Дима вошел в Катину палату. Кровати в отделении были под стать оборудованию — импортные, удобные, дающие максимальную степень комфорта. Катя не лежала, а полусидела.
Выглядела она неважно. Правый глаз затек, на виске темнела ссадина, на щеке царапины от удара об асфальт. Волосы с правой стороны выстрижены. Держалась Катя напряженно, нервно.
— Ты забрал Настену из школы? — спросила она, как только за Димой закрылась дверь.
Прошлый их разговор состоялся еще в ординаторской и занял не больше минуты. Врач не позволил общаться дольше. Надо было сделать рентген, обработать раны и ссадины, сделать какие-то уколы.
— Нет. Но я отправил туда троих ребят. Не волнуйся, все будет в порядке, — ответил он, подходя и присаживаясь на край кровати.
— Спасибо, — Катя слегка расслабилась, поправила спадающие на лицо волосы. — Я, наверное, ужасно выгляжу, — усмехнулась она. — Сама чувствую. Лицо, как подушка.
— Настюха сказала бы «прикольно». Надо учиться разговаривать со своими детьми на одном языке.
— Прикольный же у меня видон, — Катя старалась держаться бодро, хотя голова у нее болела неимоверно.
Укол, сделанный проворной хорошенькой медсестрой, подействовал, но обезболивающее не уняло, а лишь слегка притупило боль.
— То, что надо, — согласился Дима. — Как ты себя чувствуешь?
— Почти нормально. Мутит, правда, слегка.
— Пройдет. У меня такое бывало. Поспишь пару часов — и как рукой снимет, — пообещал Дима.
— Что с фамилиями? — взяла быка за рога Катя.
Собственно, Дима другого и не ожидал.
— Отдал Вадиму. Он пробьет по нашим каналам, к вечеру получим полный отчет.
— Долго, — поморщилась Катя. — Хотя… Все равно пустышка. Слишком уж спокойно они мне ксивы показали. Хотя и не отличишь от настоящих, но липа, точно. Да и тачка, скорее всего, угнанная.
— Я знаю, — согласился Дима. — Но проверить-то не помешает? Не перетрудимся?
— Нет, пожалуй, — согласилась Катя.
— Ну вот. И потом, даже если их корки — липа, можно попробовать выяснить, откуда они взялись. Кто изготавливал, где, когда. Глядишь, на покупателей выйдем.
— Вряд ли. — Катя тряхнула бы головой, кабы не нбющая боль. Так что пришлось махать рукой. Получилось вяло и невыразительно. — Слушай, а мы когда домой поедем?
— В больнице не нравится?
— Нет, в общем, тут неплохо, но дома все равно лучше.
— К вечеру, — пообещал Дима. — А пока тебе лучше побыть здесь. На всякий случай. Медики рядом, да и безопаснее.
— Безопаснее? — Катя прищурилась. С подбитым глазом получилось забавно, и Дима улыбнулся. — Не думаю, что со мной может что-нибудь случиться дома. Не станут же они…
— Сегодня утром, на вокзале, — прервал ее Дима, — были застрелены Ляпа и двое его «бычков». Это означает, что началась война. Кто-то решил, что пришло время большого дележа.
Катя хмыкнула.
— Думаю, это те же люди, что устроили ночью стрельбу на «Палермо» и охотились за… мной.
Она едва не сказала «за Америдзе», да вовремя прикусила язык. Диме о ее делах знать не следовало.
— Охотились? — повторил тот. — Похоже, сегодня у нас день удивления.
— Оговорилась, — объяснила Катя.
Дима внимательно посмотрел на нее, кивнул:
— Ну да. Я так и подумал. Все верно. Это одни и те же люди.
— Послушай, твой отец… То есть я имела в виду, может быть, тебе, случайно, конечно, известно, кто они? В смысле, может быть, у тебя есть какие-нибудь соображения на этот счет?
Ей было крайне неловко. Лемехов был убежден, что Дима тянет из нее информацию, а получалось наоборот.
— Я не имею никакого отношения к отцовскому бизнесу, — спокойно ответил Дима. — Он, возможно, о чем-то догадывается. Я — нет.
— Ч-черт, — Катя слегка качнула головой. — Полный ноль.
— А что они от тебя хотели?
— Кто?
— Эти двое, в машине?
— Ну-у… Одним словом, чтобы я не слишком усердствовала в расследовании. Насчет ночного происшествия на «Палермо», — ответила Катя.
Она сказала почти правду. Почти. Однако Дима уловил легкую заминку.
— А им есть чего бояться? Вы далеко продвинулись?
— Смеешься? За два-то часа? Ни на шаг. Да и куда тут двигаться? Ни свидетелей, ни «стволов», ни гильз, вообще ничего. Явный «глухарь».
— Тогда зачем они засветились?
— Понятия не имею.
— Занятно, — пробормотал Дима. — Очень занятно.
Его вопрос озадачил Катю. А действительно, подумала она. С чего бы это Козаку с Корабышевым понадобилось ее о чем-то предупреждать, угрожать, демонстрируя свои пусть и не подлинные документы, но подлинные физиономии? Что такого она нашла на месте происшествия, что напугало этих двоих? И почему они насели именно на нее, а не на, скажем, Гришу Панкратова, который входил в состав опергруппы? Пули? Так тут от нее, Кати, ровным счетом ничего не зависит. Либо аналогичные проходят по картотеке отстрела, либо нет. Что напишут эксперты в заключении, то и будет. Она, Катя, тут ничего изменить не может. Выкрасть или подменить заключение? Так Козак этого не требовал. Значит, не пули их интересовали, а что-то другое. Картотека отстрела ФСБ? Но, опять же, Катя к ней никакого отношения не имеет и повлиять на заключение не может. Им достаточно было зажать Америдзе втихую. Она, Катя, об этом даже не узнала бы. Но Козак все проделал демонстративно, работая явно на нее. Почему?
