Элька промолвила:
– Согласна, все выглядит очень странно. Более того – похоже на обман.
– Это и был обман! Причем такой наглый и неумелый, что волосы встают дыбом! – заявил Карл Брамс. – Итак, куски – три, как уверяет Ринальди, или четыре, как сообщено в статье, – были изъяты. И что же последовало дальше? Логично предположить, что в присутствии свидетелей и перед камерами они были запакованы в металлические капсулы и опечатаны кардиналом и двумя независимыми свидетелями. Опечатаны-то они были, но... до опечатывания кардинал Морретти удалился из капитульной залы, где происходило изъятие образцов, в соседнюю ризницу, якобы для того, чтобы без помех положить все образцы в капсулы. Его сопровождали профессор Эдвардс и профессор Ринальди. Никто не мог ответить на мой вопрос: для чего же потребовалось покидать капитульную залу и скрываться в ризнице? Что мешало положить образцы в капсулы на глазах свидетелей и перед камерами? Это действие не требует нервного и физического перенапряжения!
– Возможно, кардинал был преисполнен трепета, когда прикасался к святыне... – высказала предположение Элька.
Карл Брамс захохотал:
– Госпожа комиссар, так ведь он сам намекал, что не верит в ее святость! И на фото вы видели – он сидел у стола, небрежно облокотившись локтем на плащаницу, как будто она не погребальный саван Христа, а дешевая пластиковая скатерть! И «внезапно» у него пробудилось небывалое почтение и, более того, священный трепет перед плащаницей? О нет, ему требовалось остаться наедине с изъятыми образцами, чтобы... чтобы подменить их!
Элька вздрогнула и спросила:
– Вы подозреваете кардинала Морретти в том, что...
– Что он, находясь в ризнице, подменил образцы и положил в капсулы, которые по возвращении в капитульную залу были опечатаны им самим и свидетелями, другие куски, не имеющие к плащанице ни малейшего отношения. Именно они были подвергнуты радиоуглеродному анализу, именно они были датированы тринадцатым-четырнадцатым веками. Подмена имела место, и осуществить ее могли только три человека – сам кардинал, профессор Эдвардс или профессор Ринальди. Английский ученый изначально выражал сомнения в подлинности плащаницы, и он теоретически мог заменить образцы, опасаясь, что анализ установит возраст в две тысячи лет, и желая избежать своей дискредитации. Итальянский профессор, наоборот, являлся внештатным консультантом по вопросам науки при кардинале и, следуя логике, был заинтересован в том, чтобы образцы не были подменены. Однако оба профессора не прикасались к образцам в ризнице, с ними возился кардинал Морретти. Скажите мне, госпожа комиссар, сколько времени требуется на то, чтобы положить четыре крошечных кусочка материи в три металлические капсулы?
– Ну, минуть пять, – протянула Элька. – Или, если делать все с великим почтением и страхом, десять.
– Но никак не сорок семь! – заявил Брамс. – А в ризнице троица находилась именно столько! Это видно по часам, запечатленным на пленке: кардинал уходит в ризницу с подносом, на котором покоятся капсулы и куски плащаницы, в тринадцать часов восемь минут, а возвращается ровно без пяти два. Его высокопреосвященство пробыл в ризнице сорок семь минут! При этом и Эдвардс, и Ринальди несколько раз выходили оттуда. И даже, согласно показаниям свидетелей, где-то на двадцатой минуте, – вместе, оставив кардинала наедине с образцами плащаницы. У Морретти было предостаточно времени и возможности, чтобы запихать в капсулы фальшивые образцы. И оба ученых многократно предоставили ему великолепную для этого возможность.
– Ризница располагается на большом расстоянии? – спросила в недоумении Элька.
Брамс хмыкнул:
– Она соседствует с капитульной залой! Туда идти не более тридцати секунд даже такому старому и немощному человеку, как кардинал Морретти!
– Но зачем... – заикнулась было Элька, но Брамс остановил ее мановением руки:
– Подождите, госпожа комиссар, это еще не все! Незадолго до начала эксперимента Ватикан заявил, что для обеспечения объективности анализа каждая из лабораторий получит вместе с образцами плащаницы по три других образца старинных материй, причем никто не будет знать, в какой капсуле находится туринская реликвия. Какая, надо сказать, трогательная забота об истине! Раньше за Ватиканом такого не наблюдалось! Вместе с данным заявлением было распространено и другое – образцы всех тканей должны быть расщеплены на волокна, якобы для того, чтобы даже по внешнему виду нельзя было определить, с чем имеешь дело. Предложение здравое, в особенности если учесть, что ткань плащаницы обладает хорошо запоминающимся узором «в елочку». Однако нам повезло, что в итоге под давлением ученых было принято решение образцы не расщеплять, хотя Ватикан до последнего настаивал на этом. Зато были добавлены образцы для сравнения.
На новой фотографии Элька увидела увеличенное изображение прямоугольника из ткани.
– Вот снимок, также из журнала «Nature», запечатлевший кусок плащаницы, отосланный в Лозанну. Как видите, госпожа комиссар, в середине на ткани имеется углубление, похожее на крошечную дырку. Но в описании образцов, изъятых из плащаницы в Турине, никакого упоминания о дырке нет! Сначала я думал, что она возникла при извлечении куска материи из капсулы в лаборатории – например, ее проделали острые края пинцета. И обратился за разъяснениями в швейцарскую лабораторию. Ее представители категорично отмели предположение о том, что повреждение вызвано их действиями, и уверили меня, что дыра была на куске материи, предоставленном в их распоряжение, с самого начала. И причин не верить швейцарцам у меня нет. Более того, углубление – не механическое повреждение, а, по словам представителей лозаннской лаборатории, дефект, возникший при создании самого полотнища. Но откуда взялась дырка, которой не было?
Брамс вздохнул.
– Пойдем далее. Лаборатории в конце октября прислали свои выводы в Ватикан, а в начале ноября они были оглашены. Все три инстанции сошлись во мнении, что плащаница создана в период с 1260 по 1390 год. Вас ничто не настораживает? Отчего такой разброс в датах? Возраст образца, принадлежавшего якобы плащанице, равнялся, по мнению Лозанны, 660—670, по заявлению американцев из далласской лаборатории – не более 640—650 лет, а согласно выводам англичан – 750—760 годам. То есть разница более чем в сто лет! При чтении статьи в «Nature» меня поразило то, что датировка куска из плащаницы совпадает в эксперименте Кембриджа с датировкой контрольного образца номер три. Причем даты не просто совпадают: они идентичны! В качестве контрольных образцов были предложены частицы бинтов, в которые была завернута египетская мумия конца первого века до нашей эры, а также два погребальных савана, один – десятого века, другой – конца тринадцатого или начала четырнадцатого. И этот последний образец, получается, идентичен образцу Туринской плащаницы.
– И как такое может быть? – спросила изумленная Элька.
– Все указывает на то, что Ватикан намеренно затягивал проведение экспертизы, потому что ему требовалось время, чтобы найти образцы ткани, которые можно было бы выдать за плащаницу. Становится понятно, почему церковь так рьяно настаивала на расщеплении всех образ-цов на волокна – тогда обман стал бы незаметным! Вот почему в Даллас отправилось два куска вместо одного: большего раздобыть не удалось. И при этом один кусок незначительно старше, чем другой. Как такое может быть, если их отрезали, по официальной версии, от одного полотнища? И еще обратите внимание: узоры кусков тканей, фотографии которых помещены в статье, не совпадают с фотографиями плащаницы. Вот, взгляните!
