Аббат Рифент выложил новости о герцогине, каковые новости оказались весьма скверными, ибо названная дама скончалась от полного упадка сил через месяц после гибели Прикарманя. Сообщив это грустное известие, аббат встал, дабы сотворить короткую молитву. Каковую молитву герцог и Пешедраль завершили словом «аминь».
Потом все трое обильно и роскошно поужинали и, будучи сильно усталыми, бух в постель — и заснули.
XV
Сидролен открыл один глаз: утро еще не наступило. Он открыл оба глаза: была еще ночь. Он вздрогнул, что навело его на мысль глотнуть рома, потом взглянул на набережную: никого, если говорить о прохожих. Лишь изредка по шоссе быстро проезжал уаттомобиль. Спустя какое-то время Сидролен понял, что если даже по тротуару и шли прохожие, темнота все равно не позволяла разглядеть их. Он снова вздрогнул и выпил еще глоток рома.
Тихонько встав, он беззвучно подкрался к загородке, внезапно зажег электрический фонарь и описал им широкую траекторию. В поле видимости никого не оказалось. Он подошел еще ближе, пытаясь разглядеть, не намазюкал ли трусливый аноним свои оскорбительные надписи тайком: но нет, трусливый аноним не приходил этой ночью и, может быть, уже не придет.
— Жаль, — прошептал Сидролен, — мог бы выспаться по-человечески.
Он обернулся: ему почудилось, будто кто-то ходит по тротуару рядом с достроенным, но еще не заселенным домом. Сидролен направил туда свой фонарь, но тот был слишком слаб, чтобы осветить предполагаемый силуэт. Фары проезжавшего мимо уаттомобиля оказались сильнее, и Сидролен смог убедиться, что силуэт не представляет для него никакого интереса.
Погасив фонарь, он сделал несколько шагов.
— Вот что, — сказал он вполголоса, — пойду-ка я погляжу на туристическую турбазу для туристов, — интересно, как она выглядит ночью, перед рассветом.
Он подождал еще немного, но ни один прохожий так и не появился. Обозрев горизонт, Сидролен действительно не увидел никаких прохожих. Тогда он продолжил свой маршрут и вскоре прибыл по назначению. Спокойный, примолкший, угомонившийся туристский народец мирно почивал — кто в автоприцепе, кто в палатке, а кто, наверное, и в спальном мешке, но не под открытым небом, так как небо было покрыто тучами, а под таким, какое Бог послал.
Однако вскоре Бог разверз это самое небо, и пошел дождь — осенний, холодный и частый.
— Вот дерьмо! — сказал Сидролен, — я же вымокну, как пес!
— Заходите погреться, месье.
Это благородное предложение исходило от сторожа туристической турбазы для туристов.
Сидролен подскочил от неожиданности. Сторож продолжал:
— Я, так же как и вы, решил совершить небольшую ночную прогулку, но теперь, раз уж пошел дождь, иду к себе. А вы только что бормотали, что боитесь промокнуть, как пес.
— Вы очень любезны, — сказал Сидролен и проследовал за сторожем в его будку.
Сторож зажег ночник и жестом пригласил Сидролена сесть. Он принялся набивать трубку, попутно рассеянно роняя изречения типа «вот и осень… народишко разбегается… скоро ни одной собаки не останется… одни автоманьяки да еще эти земноводные фанатики-юннатики»; потом, когда ему удалось наконец пережечь часть своего табака на золу, он внезапно сказал:
— А ведь я вас знаю, вот оно как! Каждую вторую неделю месяца я работаю днем и тогда вижу вас. Вы приходите поглазеть на наших клиентов, будто здесь зоопарк. Не пойму, что в них интересного. Уж поверьте мне, ровным счетом ничего. Вот я гляжу на вас и думаю (ибо я думаю, месье, да-да, я думаю!): ба! вот еще один, которому делать не хрена в этой жизни. Я часто гляжу, как вы полеживаете да дремлете в шезлонге у себя на барже, и думаю (вы небось посчитаете, месье, будто я хочу изобразить дело так, что я непрерывно думаю, но это правда, я думаю куда больше, чем обычно в среднем думают люди, я все время думаю): ба! вот еще один, которому хрен есть чем заняться на этом свете. Или же к вас вижу за столиком на палубе, когда вы наливаетесь укропной настойкой, и тогда я думаю (вы сочтете, будто я преувеличиваю, но я должен все-таки вам признаться, хотя минуту назад поскромничал, что это чистейшая правда: я никогда не перестаю думать), так вот, я думаю: ба! еще один, который злоупотребляет.
— Меня частенько в этом упрекают, — сказал Сидролен.
— Ваша дочь, наверное. Та, что вышла замуж за гортранспортиста. Ну и как она, счастлива?
— Не знаю, я ее не видел с тех пор. Разве только издали.
— Вас не удивляет, что я так хорошо знаю ваше семейство?
— У меня еще две дочери.
— Не больно-то часто они навещают вас.
— Да так, время от времени.
Констатация этого факта как будто погрузила сторожа в раздумье.
Сидролен продолжал:
— Ну а как вы нашли мою новую домотравительницу?
— Да я ее почти что и не видел. Разве только издали. И тогда я подумал…
Тут сторож запнулся.
Сидролен подбодрил его:
— Не бойтесь, говорите. Что же вы подумали?
Сторож с утомленным видом потряс головой.
— Я подумал…
— Ну-ну?
— Ах, месье, если бы вы знали, как это утомительно — думать! При вашем образе жизни вы — на мой взгляд — не должны слишком страдать от этой пытки, но я, месье, повторяю вам, я никогда не даю роздыха моему серому веществу, даже когда иду в санузел. Вы даже представить себе не можете… Какой вихрь мыслей!
— А сны вы видите? — спросил Сидролен.
— Никогда, месье. Этого я не могу себе позволить. Ведь нужно же мне когда-нибудь и отдыхать!
— А вот я вижу много снов, — сказал Сидролен. — Надо сказать, интересное это занятие — видеть сны.
— Не знаю. Ничего не могу сказать вам по этому поводу.
— Например, многосерийный сон. Встанешь утром, припомнишь его, а на следующую ночь он продолжается. Так что получается одна длинная сплошная история.
— Месье, я глух к вашим словам.
— И вот так я прожил во сне жизнь во времена Людовика Святого…
— Ах, этого… сына Бланки Кастильской…
— …Людовика XI…
— …с человеком в клетке…
— …Людовика XIII…
— …с тремя мушкетерами…
— …Людовика XVI…
— …на гильотину!..
— …нет-нет, пока я остановился лишь на первых заседаниях Учредительного Собрания. Если бы мне не вздумалось сегодня совершить эту ночную прогулку, я, быть может, доспался бы и до Четырнадцатого июля.
— Месье, во мне ваши речи ровно ничего не пробуждают.
— Хотите, я расскажу вам мой последний сон?
— Простите, если я извинюсь, но спрошу: не кажется ли вам неприличным рассказывать свои сны?
