Амрита оценивающе огляделась.
— Да, чудесно. Очень нравится. — Она заметила, с каким вкусом подобран интерьер: шторы приглушенных тонов, дорогие ковры, и по всей квартире — старое серебро.
— Первый сюрприз для моей невесты. — Ракеш подошел сзади и обнял ее. — Кроме того, это на самом деле временное жилище. Мы переедем в старое бунгало, которое я снял, — немного на отшибе, но очень красивое. Ты будешь прыгать от восторга.
Амрита обернулась и подставила ему губы для поцелуя — в первый раз. Он обнял ее и поцеловал, сначала нежно, потом, чувствуя, как откликается ее тело, все более страстно. Они стояли у стены в гостиной, обнимая друг друга, открывая маленькие секреты — кривоватый зуб, мягкая впадинка, жадный язык… Ракеш поднял ее и понес в спальню. Но его желание было столь велико, что они упали на пушистый ковер, не пройдя и нескольких метров. Он крепко прижимал ее к себе, и она льнула к нему, шепча, постанывая, вскрикивая и всхлипывая. Она не знала, как отреагирует ее тело на то, что последует, но уже переполнялась невыносимой жаждой.
— Амрита… Амрита… Амрита… — Ракеш хрипло повторял ее имя, а его пальцы нетерпеливо расстегивали пуговицы и крючки. Наконец, когда она лежала обнаженной, он замер, глядя на нее. Его глаза излучали восхищение, которое он не мог выразить словами. Амрита закрыла глаза и попыталась выгнать из головы Минкс — их привычные любовные игры. Она приказала себе не ожидать, что ее грудь будут ласкать бархатистые руки, что нежное девичье лицо окажется у нее между ног.
Ракеш долго не мог налюбоваться на нее. Затем он начал раздеваться и заставил ее открыть глаза.
— Смотри на меня, смотри на меня, — настойчиво повторял он, снимая одежду. Ей было трудно не отводить глаз — он стоял над ней, возбужденный, уверенно глядя на нее, его кожа блестела в мягком свете луны, залившем всю комнату. Он склонился и приподнял ее, так что их лица оказались совсем близко.
— С этого момента есть только ты и я. Только мы. — Он нежно поцеловал ее в лоб. — Я хочу, чтобы ты всю жизнь помнила этот миг, эту ночь.
Казалось, он собирался расцеловать каждый миллиметр ее тела. Щетина на его лице царапала нежную кожу девушки, но он продолжал жадно прикасаться к ней: внутренняя сторона локтей, изгиб коленей… Его чуткие пальцы гладили и дразнили ее, а язык повсюду следовал за руками, возбуждая в ней незнакомые, но необыкновенно приятные чувства. Амрита уже невыносимо желала ощутить его в себе и умоляла войти. Но Ракеш шикнул на нее, как на ребенка:
— Не сегодня, милая. — Он прикусил ее сосок влажными, теплыми губами. — Я сделаю тебя счастливой, — пообещал он, — но так, как я этого хочу.
И он сдержал обещание. Один оргазм следовал за другим, он только прикосновениями пальцев вызывал в ней ощущения, которых она раньше и представить не могла. Она умоляла его остановиться, но он снова принимался ласкать ее. Ее тело сгорало на медленном огне, а душа, кажется, переносилась в иное измерение.
— А как же ты? — спросила она его, когда прошло два долгих часа.
— Я? — Ракеш засмеялся. — Мое наслаждение заключается в твоем… по крайней мере, сегодня ночью. Эгоистом я стану потом!
Ну уж нет! И прежде чем Ракеш успел возразить, Амрита опрокинула его на спину, и ее жадные губы пленили его. Все его существо перенеслось в другой мир, где не существовало ничего, кроме теплого, влажного, ненасытного языка Амриты, кроме нового, острого, невыносимого наслаждения.
Прошел почти час. Они лежали без сил, сплетясь в причудливом объятии, тяжело дыша и смакуя сладкую усталость.
— Я очень, очень люблю тебя, милая, — прошептал Ракеш, гладя Амриту по голове. Она прижалась к его плечу:
— Я тоже люблю тебя… но мне страшно… даже рассказать не могу, как мне страшно. Каждую минуту наяву — и даже во сне — я думаю о ней… мне кажется, она где-то здесь и наблюдает за мной… ждет своего часа.
Ракеш крепко обнял ее.
— Кошмар кончился, милая. Она не тронет и волоска на твоей голове, пока я жив. Я обещаю.
Они быстро и крепко заснули, хотя спать им оставалось недолго. Амрита впервые за месяц, если не больше, наслаждалась спокойным сном. Кроме того, ее впервые не мучили сомнения, правильно ли она поступает. Теперь она восторженно представляла, каким чудесным мужем будет Ракеш.
23
Была глубокая ночь. Каран внезапно проснулся от настойчивых трелей дверного звонка. Он глянул на будильник — три часа ночи! Он чертыхнулся, натягивая куртку. Наверняка очередная обдолбанная модель, которой негде переночевать. Он направился к входной двери. Глаза никак не могли привыкнуть к темноте, он споткнулся о забытый накануне вечером штатив. Черт! Заболел ушибленный палец. Каран доковылял до двери и повернул ключ. У входа стояла какая-то женская фигура. Минкс.
— Впусти меня. — Голос звучал хрипло и резко.
Каран неохотно посторонился, давая ей пройти, и включил свет. Когда он разглядел ее получше, у него перехватило дыхание. Минкс походила на привидение: волосы спутаны, одежда грязная и рваная, лицо искажено, голос безумный. Она потеряла не меньше десяти килограммов, и ее стройная фигурка превратилась в скелет.
— Я не могу жить без нее, — сказала она просто и мешковато осела на пороге.
Каран втащил ее в дом — получилось ненамеренно грубо. Он жил в тихом квартале и не хотел привлекать к себе внимания в такое время. У непрошеной гостьи был не обморок, а, скорее, сказались последствия нервного истощения. Он побрызгал ей в лицо ледяной водой и щедро умылся сам.
— Кофе?
Минкс пришла в себя, но лежала на бежевой кушетке тихо и неподвижно. Она покачала головой.
— Каран, я правду говорю. Я пыталась выкинуть ее из своего мира. Ты должен мне поверить. Я ни перед чем не останавливалась: гипноз, психоанализ, шоковая терапия, транквилизаторы, даже к шаману ходила. Ничего не помогает. Я так хочу ее, что мне физически больно.
Он смущенно отвернулся. Минкс продолжала:
— Я знаю, ты тоже по-своему любишь ее. Мы можем спасти ее вместе. Ты мне нужен.
Каран внимательно посмотрел на Минкс.
— От чего ее спасать? Ты это брось. Не хочу участвовать в твоих безумных планах. Как почувствуешь себя лучше, можешь идти, и больше сюда, пожалуйста, не возвращайся. Я не могу помочь тебе. Да, я люблю ее. Но это нормальная любовь.
— А что ненормального в моей любви? Неужели то, что я женщина, делает мою любовь хуже? Хуже любви любого мужчины?
Каран встал и принялся беспокойно ходить по комнате.
— Не хочу вступать в философские дискуссии. Постараюсь выразиться предельно ясно. С Амритой нас не связывает ничего, кроме дружбы. И я верю, что у нее есть полное право жить собственной жизнью. Она и так прошла из-за тебя через ад.
— Ад? Расскажи-ка мне, какой мужчина был готов сделать для нее столько, сколько я? Ты — смог бы? Я заботилась о ней больше, чем о своей жизни. Я могла бы умереть за нее. И я готова на это даже сейчас. Так я чувствую, — горько сказала Минкс.
