Вы пьете кофе, едите пирожные, и жена, ваша милая, принарядившаяся жена, спокойно делится с вами семейными проблемами, и вместе вы находите правильное решение».
Облака оседают росой на придорожные сосны. Легкий воздух наполнен запахами розмарина.
Да, точно, в кафе никто не засыпает. Хорошая идея для будущей семейной жизни. Эх, Гера, я уже знаю столько идей для счастливой семейной жизни, что могла бы осчастливить целое поколение.
Переключаюсь на следующую религиозную волну. Голос раввина слышен не очень хорошо. Помехи из-за того, что дорога проходит в горах. Но слова зацепляют меня, начинаю напрягать слух.
Раввин рассказывает о благодеяниях, которые может совершать человек.
«Правильнее всего жертвовать деньги нуждающемуся так, чтобы он не знал, кто его облагодетельствовал. Человек, берущий подаяние, чувствует себя униженным и должным, но ведь вы жертвуете деньги не для этого, а прежде всего для себя. Как все, что делает человек, он делает в конечном счете для себя».
Опять отвратительный треск в радиоприемнике. « „...Но самое большое благодеяние — помочь человеку найти работу. В таком случае вы даете ближнему свободу, независимость и возможность уважать себя, самому содержать свою семью, а это дорога к удовлетворению своей долей, к покою и счастью...“
Треск опять захлестывает и без того слабый голос раввина, но словно какой-то щелчок раздается в моей голове...
Неужели я позволю лишить Виктора и еще сорок ученых из новых репатриантов возможности работать над вторым проектом? Неужели я могу позволить себе стать причиной мучений и страданий этих людей? И они не будут иметь возможности еще три года заниматься любимым делом, жить в уважении и покое? Нет, конечно! Ни за что, никогда не встану я на их пути.
А деньги? Огромные деньги государства и двух американских спонсоров? Деньги, о которых твердил Швыдко. Но разве предназначение денег не в том, чтобы давать людям возможность жить в уважении и свободе? Нет ничего важнее покоя и счастья человеческой души.
Я еще найду свою сенсационную бомбу. Конечно, найду. Он поможет мне. Как помогал всегда. Мой Великий Всевышний. Я вдруг понимаю, что еще там, в горах Кармиэля, приняла это решение, а всю дорогу просто пыталась убедить себя.
Нет, этому спутнику не суждено бороздить просторы Вселенной.
Сотовый звонит не умолкая. Не хочется просыпаться. Если что-то важное, оставят сообщение, убеждаю себя во сне. Опять звонит. Который час? Может, что-то случилось? Не дай Бог...
— Але...
— Фира, здравствуй, это Алена.
— О! Привет! Ты откуда звонишь?
— Из интерната.
— А... я думала, из Иерусалима.
— Нет еще, но собираюсь приехать.
— Когда?
— В эту пятницу.
— Прекрасные планы. Я тебя встречу на автобусной станции. Останешься у меня на субботу. Можешь?
— Могу.
— Очень хорошо! Отлично! Как у вас вообще дела?
— Нормально.
— Голос у тебя что-то грустный.
— Алешу вчера в армию призвали.
— Как это? Не прошел на аэродинамический?
— Нет. Недобрал в психотесте. Его могли на многие факультеты взять, кроме этого, а он не захотел на другие. В армию пошел.
— В какие войска?
— В боевые. Но точно еще не знаю куда. Сейчас будет проходить курс молодого бойца.
— Понятно. Продержись до пятницы. Не грусти, ладно?
— Постараюсь.
— И выброси из головы свои дурацкие опасения по поводу Алешиных знакомств с другими девушками.
— С другой девушкой.
— Алена, пожалуйста...
— Ладно... постараюсь.
— Что еще? Ты что-то еще хочешь мне сказать.
— Да... Спутник взорвался. Тот, что Алеша делал.
— Надо же. А почему?
— Какая-то авария произошла при выводе его на орбиту.
— Ясно. Жаль...
— Лешка чуть не плакал, когда узнал.
— Бывает. Слава Богу, людей в спутнике не было.
— Да. Это точно. Одни железки дорогущие.
— Приезжай, Аленушка, я буду ждать.
— Приеду.
Выключаю сотовый. Сон как рукой сняло. Взорвался значит. Звоню Вите.
— Привет.
— Привет.
— Поздравляю с успешным завершением проекта.
— Спасибо.
— Когда это произошло?
— Две недели назад.
— Ты все видел?
— Да. Я был на запуске. Хватит, Фира, и так кошки на сердце скребут.
— А что со Швыдко?
— Уволили его через два дня после твоего приезда. Он потом телегу ректору накатал, но Дов объяснил, что Швыдко не справлялся с работой, его уволили, и он мстит за увольнение.
— Слушай, Витя, теперь уже поздно об этом говорить, но почему ты не попробовал тогда, до увольнения, объяснить Швыдко всю ситуацию?
— Ты с ума сошла! Он же коммунист закостенелый... Конченый. У него одна-единственная извилина в башке, и та в виде серпа и молота. Государственные деньги, народные средства... Непрошибаемый чувак.
— Ясно... А как с деньгами на новый спутник?
— Дов сейчас этим занимается.
— Россия будет платить Израилю компенсацию за нанесенный ущерб?
— Да, но это гораздо меньше, чем сумма, которую они получили за ракету-носитель. Короче, не волнуйся, те парни, что продавали, в убытке не остались. Тут у нас с ними полное взаимопонимание. Если бы такое взаимопонимание между Россией и Израилем было на высшем уровне, мы бы уже Белку со Стрелкой на альфа Центавра заслали. Короче, Довчик, он хоть и доктор географических наук, на самом деле заслуживает Нобелевской премии за изобретательность.
— Он — доктор географических наук? Почему же именно он возглавляет проект по конструированию спутника? Мне представляется это не его специальность...
— Фирочка, дорогая, он ведь не конструирует спутник, а только руководит работами... и деньги достает. Добывает... Нам... Ну и себе, конечно.
— И как, успешно?
— Думаю, да. Вчера один из двух пожертвователей к нам из Америки прикатил. Поддержать ученых из новых репатриантов. Русских ругал. Говорит: как это они вас, евреев, облапошили! Отличный дядька. Энергия из него плещет во все стороны! Семьдесят пять лет, а выглядит! Женская половина нашего коллектива вокруг него порхает беспрерывно. Говорят, заряжаются положительным отношением к жизни.
— Помогает?
— Пока да. Завтра жена его прибудет. Может, и наша мужская братия порхать начнет.
