Тот кивнул подбородком на чемоданы, а затем показал глазами на ладонь своей руки.
— Ах! бедная моя голова, — промолвила она, — ах, ну конечно, я чувствовала, что что-то забыла.
— Что-то? Кого-то, — поправил ее носильщик.
— Да, кого-то, вы правы, — ответила г-жа Валандор. — У меня все смешалось в голове. Держите, вот, возьмите, извините меня.
Носильщик поблагодарил ее и вышел.
Все еще стоя посреди купе спиной к коридору, она опять принялась читать и рассматривать свою собственную фотографию, под которой стояли слова: «Счастливая мать». В этот момент в купе вошел полный господин лет шестидесяти, жизнерадостный, розоволицый и холеный. Он сам нес свою дорожную сумку с начищенными до блеска замками. Ему, естественно, хотелось занять одно из угловых мест возле окна, проход к которому загораживала г-жа Валандор. Он подождал немного, поклонился спине пассажирки и сказал наугад:
— Прошу прощения.
Г-жа Валандор обернулась:
— О! Это я прошу прощения.
— Ничего, ничего, — ответил полный господин. — Какое место вы хотели бы занять?
— Какое вам угодно.
Полный господин удивленно отступил на шаг, вскинул голову и, показав два пальца, произнес:
— Но, мадам, это вы должны выбрать.
Прежде чем г-жа Валандор успела ответить, поезд неожиданно тронулся и ее, пошатнувшуюся, бросило на грудь полному господину, которому, чтобы поддержать ее, ничего не оставалось, как сжать ее в своих объятиях.
— Я смущен, — сказал он г-же Валандор, помогая ей сесть.
Она поправила свою шляпу.
— Не стоит смущаться, без вас я бы упала, — и она улыбнулась этому любезному господину, который теперь, сидя напротив, ласкал ее глазами.
Было очевидно, что он находит ее красивой, элегантной, прекрасно сложенной и достаточно молодой, и в то время, как он рассматривал одну за другой все детали ее костюма, его ноздри трепетали от запаха тонких духов, исходящих от носового платка, которым обмахивалась г-жа Валандор. Понимая, что вызывает восхищение, она делала вид, что чрезвычайно заинтересовалась пейзажем за окном, а между тем так развернула газету, что полный господин просто не мог не заметить ее портрет. Что и произошло, и изумленный взгляд пассажира, переходящий от г-жи Валандор на фотографию и обратно, встретился наконец с ее взглядом.
— Я не ошибаюсь? — спросил он.
— Нет, — ответила она, — это я.
Они продолжили разговор, познакомились и очень понравились друг другу. Он пригласил ее в вагон-ресторан, она приняла приглашение, и к концу обеда, после того как они поделились друг с другом многим как самым простым, так и очень личным, между ними зашел такой доверительный разговор, который возможен только между самыми давними друзьями. Полный господин чистил грушу и смотрел на г-жу Валандор.
— Будьте внимательны, можете порезаться.
Он положил нож на тарелку.
— Должно быть, вам часто делают комплименты.
— Не очень часто, уверяю вас.
— О! Я вам не верю, — воскликнул полный господин.
Но она стояла на своем:
— Не очень часто, не очень часто. Уверяю вас, в самом деле.
— Мне кажется, я знаю вас уже двадцать лет и люблю вас, люблю вас, как в первый день.
— Мне тоже кажется, что я вас знаю уже очень давно, знаю, как саму себя.
Он взял ее руки, покрыл легкими поцелуями ее пальцы, затем разделил грушу надвое.
— Выбирайте.
— Видите ли, — сказала г-жа Валандор, как бы внезапно возвращаясь к реальности, — в этой истории с моей дочерью меня огорчает то, что она сказала мне неправду.
— Сказала неправду? Как это?
— А вот послушайте: ей не нравился князь Альпен, ладно, пусть будет так. Она убежала от меня, пусть будет так. Она считала, что напугала меня, пусть будет так. Ее неосторожность обернулась наилучшим образом, прекрасно. Но зачем было искать оправдание своему бегству? Зачем рассказывать эту историю про портсигар, будто бы забытый в купе? Рассказывать мне, мне, какие-то истории про портсигары из золота, якобы забытые в купе! Из золота, — повторила она, крутя перед носом полного господина золотым браслетом, опоясывающим ее запястье.
Но полный господин, будучи по натуре человеком добрым и считая, что доверчивость есть разновидность доброты, постарался укрепить г-жу Валандор в доверии к своей дочери.
Когда они возвращались в свой вагон, их задержала в коридоре другого вагона девочка пяти-шести лет, решившая походить на четвереньках. Г-жа Валандор нагнулась и, дотронувшись до нее рукой, слегка отстранила малышку. В эту же минуту крики: «Клеманс, где ты? Клеманс, ты слышишь меня? Клеманс, иди сюда сейчас же!» — заставили их повернуть голову, и г-жа Валандор с изумлением узнала пожилую даму, которая ехала с ней в одном купе три дня тому назад.
— Я еду за дочерью, — тотчас же сообщила ей г-жа Валандор.
— Да, да, конечно, — ответила старая дама, — и вы, и я, мы обе несем ответственность за эти души. Я вот увожу внучку отдыхать в деревню. Клеманс! Иди сюда, иди сюда. Мы скоро нанесем вам визит, забежим к вам ненадолго. Клеманс! — И, держа ребенка за руку, она вернулась в свое купе.
— Черт бы ее побрал, — проворчал полный господин. — Кто это такая?
— А это одна старая сумасшедшая, — ответила г-жа Валандор.
И в это же время маленькая девочка тоже спросила: «Бабушка, а кто эта дама?» — на что та ответила: «А, это одна несчастная сумасшедшая».
Стоя в коридоре своего вагона, г-жа Валандор и полный господин выкурили по сигарете, обменялись адресами, выразили намерение встретиться в будущем, поклялись не забывать друг друга. Будущее манило их. Они казались себе помолодевшими, и г-жа Валандор невольно мысленно сравнила своего нового друга, сразу ставшего ей очень близким, с хорошей подушкой или с розовой пуховой постелью, на которой играет отблеск вечернего солнца.
— Хотела бы я знать, что сейчас делает моя дочь.
— Она ждет вас и скоро вас обнимет, а я, увы, уже на следующей станции, через десять минут, вас покину.
Жюльетта и Ландрекур тоже думали о будущем, о будущем, где время не течет. Притихшие и потерянные, они бродили по городу, ожидая прибытия г-жи Валандор. Жюльетта прижималась к Ландрекуру доверчиво и грациозно.
— От счастья можно просто заболеть. Я никак не могу прийти в себя, — говорила она.
Прохожие обращали на них внимание и улыбались, как улыбаются влюбленным, отрешенность которых от всего происходящего вокруг них кажется окошком в их внутренний мир. Они задержались у одной витрины. Какой-то молодой человек с довольно грустным видом остановился на минуту позади них, наблюдая, как на покрытом паром от их дыхания стекле они рисуют два сердца, потом опустил голову, словно страдая от какого-то воспоминания, и удалился.
