— Я уже говорил Аллану. Я не хочу, чтобы она возвращалась.
— Ну, это уже невеликодушно.
— Да нет, просто я не смог бы относиться к ней по-прежнему.
— А зачем относиться по-прежнему? Люди с возрастом меняются. Да еще десять лет назад меня не интересовали никакие эпохи после шумерской, а теперь, смею вас заверить, даже христианская эра представляется мне весьма значительной.
И Реджи пустился в пространные рассуждения о tabulae exsecrationum,[21]которые он недавно откопал.
— Мы находили их почти в каждой могиле, — говорил он, — чаще всего в них сообщается о гонках колесниц, они нацарапаны на свинце. Их обычно бросали в погребения; пока мы обнаружили всего сорок три, но тут случилась эта неприятная история, и мне пришлось вернуться. Естественно, что я расстроен.
Некоторое время он молча поглощал пищу. Последнее умозаключение вернуло разговор к исходной точке. Он явно еще не высказался до конца и теперь размышлял, как половчее приступить к делу. Ел он прожорливо, чавкал (и часто, сам того не замечая, поедал то, что обычно оставляется на тарелке: рыбьи головы и хвосты, холмики куриных костей, персиковые косточки и яблочные черенки, сырные корки и волокнистые части артишоков).
— Да и потом, знаете ли, нельзя сказать, чтобы Бренда была во всем виновата.
— Я как-то не думал о том, кто виноват.
— Все это, конечно, хорошо, но вы становитесь в позу оскорбленного супруга — говорите, что не сможете к ней по-прежнему относиться и все такое. Я хочу сказать, для ссоры нужны двое, а у вас, насколько я понимаю, жизнь давно не ладилась. Вы, к примеру, сильно пили, да, кстати, не хотите ли еще бургундского?
— Это вам Бренда сказала?
— Да. И у вас тоже были увлечения. Вы пригласили какую-то даму с мавританской фамилией в Хеттон, когда Бренда была там. Это уже, знаете ли, несколько чересчур. Я всецело за то, чтоб супруги не стесняли друг друга, но тогда никого нельзя винить, если вы меня поняли.
— Это вам Бренда сказала?
— Да. Не подумайте, будто я хочу читать вам мораль или поучать, но только я чувствую, что вы не вправе поступать с Брендой так невеликодушно при сложившихся обстоятельствах.
— Она сказала, что я пил и был в связи с этой мавританской дамой?
— Ну, не скажу, что она именно так сказала, но она говорила, что вы в последнее время выпивали и явно проявляли интерес к этой даме.
Молодой толстяк напротив Тони заказал чернослив со сливками. Тони сказал, что больше есть не будет.
А ведь всего несколько дней назад ему казалось, что его ничто не сможет удивить.
— Поэтому, я надеюсь, вам будет понятно то, к чему я сей час перейду, вкрадчиво продолжал Реджи. — Речь пойдет о деньгах. Я понял, что, находясь в тяжелом состоянии после смерти ребенка, Бренда пошла на какое-то устное соглашение с вами относительно алиментов.
— Да, я определил ей пятьсот фунтов в год.
— Ну, знаете ли, по моему мнению, вы не имеете права так злоупотреблять ее благородством. С ее стороны было крайне неблагоразумно согласиться на ваше предложение. Она теперь признает, что была тогда не в себе.
— И что же она предлагает?
— Пойдемте отсюда, выпьем кофе.
Когда они расположились у камина в пустой курительной, Реджи наконец ответил:
— Видите ли, я обсудил этот вопрос с юристами, и мы нашли, что сумма должна быть увеличена до двух тысяч фунтов.
— Это невозможно. Мне никогда не осилить такой суммы.
— Видите ли, я должен учитывать интересы Бренды. У нее почти ничего нет, и ей не на что надеяться. Мать моя живет на содержание, которое я ей выплачиваю по завещанию отца. Бренде я не смогу ничем помочь. Все средства, которые мне удастся собрать, я вложу в экспедицию к одному из оазисов в Ливийской пустыне. У этого самого Бивера тоже почти ничего нет, и непохоже, чтоб он мог заработать. Так что, как видите…
— Но, дорогой мой Реджи, вы не хуже меня знаете, что это невозможно.
— Эта сумма составляет меньше трети вашего дохода.
— Да, но у меня все до последнего уходит на поместье. А вы знаете, что мы с Брендой вместе не тратили и половины этой суммы на личные расходы? Я и так с трудом смогу сводить концы с концами.
— Никак не ожидал, что вы займете такую позицию, Тони. По моему мнению, это крайне неразумно с вашей стороны. В конце концов в наше время нелепо утверждать, что холостяк не может прилично прожить на четыре тысячи в год. Да у меня никогда больше не было.
— Это означало бы отказаться от Хеттона.
— Ну и что, я отказался от Брейкли и, смею вас заверять, никогда об этом не жалел. Конечно, тогда пришлось нелегко, старые связи, знаете ли, и все такое, но должен вам сказать, что, когда продажа наконец состоялась, я почувствовал себя другим человеком, я мог ехать куда угодно…
— Но видите ли, дело в том, что я никуда, кроме Хеттона, ехать не хочу.
— Знаете ли, в рассуждениях этих лейбористских молодчиков что-то есть. Большие дома в Англии уходят в прошлое.
— Скажите, когда Бренда соглашалась на это предложение, она понимала, что мне придется расстаться с Хеттоном?
— Да, по-моему, об этом упоминалось. Я полагаю, вам легко удастся продать Хеттон под школу или что-нибудь в этом роде. Помню, когда я пытался сбыть Брейкли, мой агент очень жалел, что это не готика, потому что школы и монастыри падки на готику. Полагаю, вы получите вполне приличную сумму и в результате ваше финансовое положение только улучшится.
— Нет, — сказал Тони. — Это невозможно.
— Вы всех ставите в крайне неловкое положение, — сказал Реджи. — Не понимаю, что вас заставляет так поступать.
— Более того, я не верю, чтобы Бренда ожидала, что я на это пойду или хотела этого.
— Ну, конечно же, она этого хочет, дорогой мой. Смею вас заверить.
— Уму непостижимо.
— Видите ли, — сказал Реджи, попыхивая сигарой, — дело тут не только в деньгах. Пожалуй, лучше раскрыть все карты, хоть я и не собирался этого делать. Откровенно говоря, Бивер полез в бутылку. Он говорит, что если Бренда не будет подобающим образом обеспечена, он не сможет на ней жениться. Это будет непорядочно по отношению к ней, так он говорит. И я, в известной степени, его понимаю.
— И я его понимаю, — сказал Тони. — Итак, ваше предложение на самом деле означает, что мне следует продать Хеттон, чтобы купить Бренде Бивера.
— Ну, зачем же так, — сказал Реджи.
— Так вот, ничего подобного не будет, и решение это окончательное. Если вы ничего больше не имеете мне сказать, я, пожалуй, вас оставлю.
