1
Ноги отяжелели, шагать становилось все труднее. Самые незначительные подъемы требовали напряжения сил и увеличивали усталость. Он казался себе дряхлым старцем, едва влачившим свое немощное тело под обжигающим солнцем. В детстве он легко взбирался на самые крутые высоты, потому что не смотрел ни влево, ни вправо, ни вверх, ни вниз, а следил только за движением своих ног. Его неподвижный взгляд непроизвольно делил преодолеваемое пространство на бесчисленные маленькие участки, на которых теряли смысл такие понятия, как подъем и спуск, и восхождение превращалось в приятное времяпрепровождение, в игру. Где сейчас тот неутомимый малыш?..
— Смотри, в носу не ковыряй, а то больше в машину не сядешь. В театре собираются только приличные люди, а не такая неотесанная деревенщина, как твой отец. Никогда не к месту не хлопай: жди, когда начнут аплодировать другие, а потом присоединяйся. Сиди прямо, не верти головой ни влево-вправо, ни вверх-вниз. Рот держи всегда закрытым, как будто хлеб жуешь, когда у нас гости бывают. Дыши через нос, но не сопи. Здороваясь, не кивай, а только молча протягивай руку. В машине все время смотри в окно и не прислушивайся к нашим с ним разговорам. Когда вернемся домой, отцу особенно не рассказывай, кого я встретила, с кем говорила, куда ходила. Расскажешь только то, что я скажу, понял?..
Ребенок не ответил. Празднично одетый, умытый и причесанный, он, тем не менее, воплощал собой беспомощное детское недоумение: по-видимому, был не в силах понять, почему ему надо поступать именно так, как наказывает мать.
— Наше будущее зависит от него, если мы ему не понравимся и не сделаем то, что он хочет, знай, мы никогда не выйдем из этого состояния и до конца жизни останемся такими же нищими и голодными, как наш сосед, а я буду вынуждена развестись с твоим отцом, ясно?..
— Мама, смотри какие у него большие руки… — вдруг удивился малыш, показав пальцем на Армена.
Женщина побледнела, грубо дернула сына за руку и бросила на Армена беспокойный взгляд: услышал он слова ребенка или нет. И Армен, взглянув на ее безукоризненный вид, представил, как долго ей пришлось для этого наряжаться и прихорашиваться, хотя за внешним лоском угадывалась бедная, жалкая, измученная житейскими невзгодами женщина. Он улыбнулся и невольно проводил их глазами: крепко ухватив сынишку за руку, женщина торопливо удалялась по жаркой пыльной улице, растворяясь в ее пустынной тишине, и ее хрупкие плечи вздрагивали при каждом шаге. По-видимому, женщина беззвучно плакала…
Армен вдруг споткнулся и едва не упал: левая нога зацепилась за торчавшую из-под земли ржавую проволоку. Ухватив кончик проволоки рукой, он не без усилия вырвал ее и отбросил в сторону; и в этот миг его окатила волна невесть откуда взявшегося страха: словно он оказался в темной пещере, а сверху ему на голову неумолимо падают капли воды, и этот глухой, надрывающий душу звук эхом отзывается в холодной и замшелой тишине… Уши болезненно заложило, глубокая немота опустилась и опутала его, в голове возник мерный и далекий гул, и остался только зной, повсеместный зной. И сквозь марево зноя он увидел вдали детей: они играли в стороне от улицы, на зеленой поляне, их голоса не достигали слуха Армена, дети играли словно в пустоте. Вот девчушка схватила убегающего мальчика, и оба свалились на землю, вот голый по пояс малыш бродит в одиночестве, точно в пустыне, другой сидит и трет глаза, вот девочка с упавшими на глаза волосами пересыпает с одного места на другое горсти песка, те играют в пятнашки, тот размахивает плеткой, не давая никому к себе приблизиться, поодаль, в тени дерева сидят трое: чистые, нарядно одетые, они по-взрослому степенно беседуют, у их ног маленькая девочка усиленно трет затекшую ногу, рядом малыш прижимает к уху пустую консервную банку, пытаясь услышать в ней какие-то волшебные звуки…
Острая боль кольнула сердце Армена: придет время и этого муравейника, живущего своими заботами, не станет — всех этих ребятишек сожрет что-то огромное и страшное, любимое и жалкое, вздорное и прекрасное: этот умрет от злокачественной опухоли, тот спрячется в галстуках и улыбках, вон того унесет вода, те две девчушки увянут, переходя со сцены на сцену, но так и не добившись успеха, вон тот малыш будет пить, пить беспробудно и никогда не придет в себя, тот украдет кирпич и его раздавит тюрьма, тот увидит плохой сон о приятеле, выйдет из дому, и его собьет машина, та девочка полюбит недостойного и выйдет замуж за другого, еще менее достойного, того прикует к постели болезнь, и он не в силах будет ни жить, ни умереть, тот будет произносить речи и подниматься вверх, пока ему не изменит жена или не остановится сердце, и он будет падать, падать без конца, та девчурка настежь раскроет сердце, но ее не поймут, и она сполна хлебнет горя, тот малыш будет вынужденно растить чужих детей и тяжело вздыхать по ночам, тот напишет книги, много книг, и однажды расхохочется над собой, вон ту девочку похитят за ее красоту, она возмутится и взбунтуется, а потом по ночам будет молча в одиночестве жевать свой кусок хлеба и жаловаться на сильную головную боль, тот будет бродяжничать, всю жизнь бродяжничать и умрет в объятиях случайной женщины, тот…
