Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
– Прекрасно знаешь, что я могу с ними в два счета, но не хочу…
«Горжусь! – безутешный, рыдал Агафеев. – Горжусь тобой и скорблю!»
У Кулаковой от стыда горели щеки.
– Хорошо, что не жена… А если б жена?!
– Ты мне больше чем жена, ты – моя правая рука… Давай здесь свернем. Кажется, проходной двор, – предположил я и ошибся. Нас окружал тупик из глухих, без окон, стен.
Субъективный взгляд долой! Ни к чему он. Критиковать все хороши! Приближались коренастый и долговязый. Кулакова притихла, сморщилась, сделавшись из дебелой гуляй-девицы, эдакой ресторанной отрады, заплаканным носовым платочком. Коренастый окунул палец в слякоть и провел мокрый перпендикуляр на беленьком моем отложном воротничке.
– Раз! – всхлипнул его товарищ. Негодяй облизал палец, коснулся моих губ и задребезжал умиленно, по-стариковски: – Яблонька… Маленькая…
– Два! Теперь я! – Долговязый бросил дрочить, запахнулся и подступал с вытянутыми руками.
«Что же вы молчите, Агафеев? Подвели под монастырь и молчите?!»
Раздались трескучие выстрелы. Парни повалились, как сорвавшиеся с бельевой веревки рубахи.
– Все нормально, Кулакова, с меня причитается, но тебя посадят! – Я, обессиленный и влажный, съехал по стене на корточки, выронив пистолет.
Метались в небе электрические сполохи, шумело в далекой листве, из ниоткуда, отовсюду ответила тысячеликая Кулакова:
– Кто стрелял, того и посадят!
Всюду за мной хвостиком, ни на минуту не оставляет, по казарме скучает, но – ни на шаг. Я балетно переступил через бездыханные тела и поплелся домой, предвкушая ночь в объятиях Кулаковой.
– Если меня завтра арестуют, ты хоть ждать будешь?
Она, лукаво:
– Нет, не буду, – головой качает. Увидела, что я осунулся, прямо почернел – бросилась на шею, зацеловала. – Дурачок, за тобой пойду, как жена декабриста!
Впрочем, я и не сомневался. Все-таки моя правая рука.
Позор
После того как все октябрята дали торжественную клятву никогда в жизни не дотрагиваться до чьих-либо половых органов, кроме будущего супруга, и подписались кровью, я запятнал честь семьи, жирно кончив сквозь штанишки.
Родители то бледнели, то краснели, мама едва не теряла сознание.
Директор размахивал протоколом педсовета.
– Вы только посмотрите, во что превратился восхитительный, терпкий клитор Наргыз Ибрагимовны!
– Хурма, а не клитор, – убийственно заметил папа.
Директор саркастически улыбнулся.
– Во всяком случае, мне совершенно ясно, откуда растут ноги.
Двусмысленность взбесила. Папа вытащил блокнот и записал под мамину диктовку: «Откуда растут ноги».
Директор стушевался, но, опытный работник, он не кичился должностью, а, наоборот, принижал свой образ, что помогало ему выглядеть реалистично.
– Поверьте мне, тотальному банкроту, неудачнику и пассивному педерасту, – это не любовь. Проходит время, грезы сталкиваются с повседневностью, и что мы слышим? Постное чавканье половых губ. «А где же неистовство страсти, рожденное воображением?!» – с болью задает себе вопрос разочарованный школьник. Так мельчают любовные переживания, глядишь – и холодны глаза, и аромат свежего пота уже не доставляет наслажденья…
Наргыз Ибрагимовна сидела, широко расставив ноги. Я морщился, глядя не нее. Она тряслась:
– Что, не нравится? Ублюдок, дегенерат, переросток!
– Сам накажу! – Папа взялся за ремень.
Директор засунул руку в трусы и распустил нюни.
– Отдайте, это моя идея, это непедагогично!
– Нахлещу до гематом! – мечтательно сказал папа.
Завхоз из-под стола подал голос:
– Как в католической песне: «Чем возбуждают друг друга мальчики? Бюстгальтерами и косичками».
– И платочками! – строго поправил папа. Казалось, он впервые растерян.
«Кал страстей», – оформилось в уголках губ Наргыз Ибрагимовны.
– Ах, вытекло! – Директор застенчиво вынул руку из трусов и испачкал рот Наргыз Ибрагимовне. – Оральные ласки прошу считать отклонением!
Папа даже на стул присел, я щупал пальцами синяки на ягодицах.
Мама встала, хрустнув пальцами. Она горела от возмущения и, когда хотела, говорила красиво:
– Исполком веков русская баба лишалась плевы на сене, но в эпоху цивилизации и центрального отопления час задуматься о гигиене!
«Гореть вам всем в гигиене огненной!» – Из радио пахнуло менструальными испарениями.
Наргыз Ибрагимовна торжественно зачитала:
– Рука, ласкавшая ее грудь, нетерпеливо скользнула к податливой вульве. Чуткий клитор, почувствовав поглаживание и щекотанье, превратился в подвижный хрящик…
Узорчатая вязь вагинального тромбофлебита делала ее желанной. Директор и папа, не сговариваясь, склонились над Наргыз Ибрагимовной и откусили по соску. Она покраснела и щедро увлажнилась.
Я сказал:
– Естественные выделения здорового влагалища имеют консистенцию и запах простокваши.
– Наргыз Ибрагимовна? – строго поинтересовался директор.
– Про бабушек… – отозвалась она сквозь слезы, и на ее лице выступили пятна неприличной конфигурации.
Я сказал:
– Здоровая женщина ни в коем случае не должна подмываться. Традиционные советы бабушек не выдерживают никакой критики!
Директор вдумчиво заломил кулаком подбородок.
Я сказал:
– Ученый Бартолинов любил ковыряться в дамских писях, нашел там какие-то железы, которые назвали в его честь!
Папа от гордости набухал кровью.
Я сказал:
– Беременность – это школа бескорыстного чувства!
– Тянет на медаль! – рявкнул директор и воздух рукою рассек.
Маму не откачали.
Это сейчас я завистливый…
Это сейчас я завистливый, печальный, бледный, худой, больной и некрасивый. Я ничего не стыжусь, я безнадежно одинок и знаю, за что наказан, – я разрушил возможное счастье двух людей. Мое обаяние, тяжелое, как вериги, разбило их бестелесную любовь…
Он жил, точно гипсовый экспонат в заброшенном музее, мимо которого проходят редкие посетители, лениво оглядывают с головы до ног, а потом тихо, бочком, разочаровавшись в своем излишнем внимании, отходят и исчезают навсегда.
Она любила говорить, что хорошо бы умереть легко и элегантно, но существовала увитая призрачными страданиями, как могильный крест плющом.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
