Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Любая криминальная поэма с разгадкой – всего лишь пакт о коллективной паранойе на добровольных началах между автором и читателем. Обе стороны присягают свято придерживаться внутренних законов логики, прилагающихся к этому пакту, не задумываясь даже: уместны, объективны ли понятия логики и закона при помешательстве?
К примеру, сыщик разъясняет, попыхивая трубкой, почему некая особа преступна. Мы удивляемся, но верим доказательствам и прозреваем, обретаем мудрый взгляд на прошлое, ставим жирно точку… а через ее орфографическую гнильцу в яблоко рассказа, только представьте, вдруг вползает психиатр! На кончике иглы дрожит лекарства солнечная капля, и прозорливый Шерлок обнажает для укола свои исколотые холмсы.
Что тогда?! По-прежнему ли безупречна в ваших глазах вся вышеизложенная дедукция? В моем случае было достаточно одного вопроса: откуда взялся продавец?
Окончательно топя подмокшую дедукцию, мысль нарисовала рыхлый, из провинциальных времен, блокнот, в котором сальные уголки страниц закручивались, как овечьи локоны. Там сразу отыскался телефонный номер, в упряжке «8.10», с носатым кучером – цифрой семь, везущим весь этот московский балаганчик кувыркающихся цифр: шестерок, девяток, неваляшек восьмерок, способных накликать пистолет – номер, который два года назад записал институтский знакомец, единственный полудруг, который частенько, по моей просьбе, выкатывал ящик своего стола, открывая пузатенькую пистолетную рукоять: «Не лучший вариант, но все-таки спокойней». И я, соблазненный увиденным, робко клялся когда-нибудь завести подобную рукоять в ящике письменного стола…
* * *
Так ли виноват я, что однажды не заметил револьверной ловушки, в которой замысловатый механизм пускается от ничего не значащего поступка, фразы или сочетания того и другого?
К примеру, чистишь зубы в девять часов тридцать шесть минут, напеваешь под нос: «В юном месяце апреле…» – и сам того не знаешь, что безвозвратно повернулись невидимые шестеренки западни. С той секунды ты находишься не в прежнем мире, а на поверхности липкой ленты для мух, завернутой бесконечностью Мебиуса.
И гнусная каверза ловушки в том, что неизмененными остаются обыденные дела, связанные с ними маршруты, только нога ступает уже по ядовито-липкой дороге, куда ни направься. И слететь невозможно.
Родной бабкой я осужден на высшую меру. Китайскому чиновнику времен династии Цин присылали листок золотой фольги, который следовало положить в рот и резко втянуть воздух, чтобы закупорить удушьем горло. Меня изощренно приговорили Москвой. Прислали нагант.
Разобравшись в сути наганта, пишу льстивый, как Ломоносов. Сочинитель – не обязательно хороший топограф. Мой труд несколько притянут, но хвалебный жанр извиняет все эти недостатки. Пишу не без надежды выслужиться.
Итак: «Нагант не имеет корней и причин. Он – бесконечная делимость мира, коловоротом уходящая в тот день, когда Нагант был еще ядром мироустройства.
Он раскинулся на семи холмах. Опоясал Москву, Нагант Кольцевой.
Проспекты маршала Гречко и Вернадского, соединенные Ломоносовским проспектом, выводят помятую, будто написанную хмельной рукой, букву Н.
Ленинский проспект, в союзе с улицей Шестидесятилетия Октября и вырастающей из нее Профсоюзной, стекают вниз, пронзенные посередине все тем же Ломоносовским проспектом – А.
Варшавское шоссе, переходя в Тульскую, а потом Люсиновскую улицу в пересечении с Валовой – залихватское Г.
Второе А выписывают Проспект Мира, Сретенка, Большая Лубянка и Краснопрудная с Мясницкой. Их линии соединяет Садовая-Спасская.
Дмитровское шоссе, Бутырская, Новослободская, разделенные поперечной Масловкой с Ленинградским проспектом, – второе Н.
И скромное Т – в пересечении Баррикадной с Новинским бульваром и Садовой-Кудринской.
Он повсюду. В драконьем изгибе Москвы-реки, перегороженной проспектом Андропова: район Нагатино. Только с прозрачной Н посередине.
Произвольные городские маршруты расписаны его контурами. По Сивцеву Вражку на Староконюшенный, с него на Рылеева – Н, вниз к улице Луначарского, с нее на Веснина и на улицу Щукина – А. Кропоткинский переулок – верхняя перекладина буквы Г, ее перпендикуляр – Неопалимовский первый, и выйти к опрокинутому второму А – слияние двух Тружеников и улицы Еланского. Дальше на Пироговскую Большую, с нее на Трубецкую, а с Трубецкой на Усачева – Н. По Усачева на Кооперативную, с нее на Доватора – Т.
Москва покоится на кириллических контурах Наганта».
На нынешнем временном этапе озарения какой-нибудь сторонний наблюдатель, глядя на весь этот раскинувшийся Нагант, мог бы заключить про меня следующее: «Его убила Бабушка-Москва».
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
