– Я очень рада, что теперь, когда вы знаете мой язык, а я ваш, нам не надо прибегать к жестам, чтобы понять друг друга.
– Я был настолько несчастен, не имея возможности разговаривать с вами на понятном вам языке, – сказал Консалв, – что выучил его, даже не надеясь, что смогу когда-нибудь воспользоваться им и рассказать вам обо всем, что накопилось у меня на душе.
– Я выучила ваш язык, – ответила, слегка запнувшись, Заида, – потому что нельзя жить в чужой стране, не зная ее языка. Очень трудно, когда тебя никто не понимает и ты никого не понимаешь.
– Мы провели вместе немало часов, сеньора, и порой мне казалось, что, не понимая смысла слов, я хорошо понимаю ваши мысли и чувства. Думаю, что и вы хорошо понимали мое состояние.
– Уверяю вас, я не столь проницательна, как вам это кажется. Могу лишь сказать, что нередко в ваших глазах мне виделась глубокая печаль.
– Я пытался на своем языке объяснить вам причины этой печали и уверен, что вы, не имея возможности проникнуть в смысл моих слов, сумели тем не менее проникнуть в мои мысли. Нет, сеньора, не возражайте. Вы не только поняли меня, но и ответили мне вашим подчеркнуто сдержанным отношением. Но, узнав, что я вам безразличен, я не мог не узнать и о других ваших чувствах, которые трудно скрыть, как бы нам порой того ни хотелось. Признаюсь вам, иногда я ловил на себе такой взгляд ваших прекрасных глаз, который мог бы сделать меня самым счастливым человеком, если бы я не знал, что он предназначен не мне, а кому-то другому, и я лишь напоминаю вам о нем.
– Не смею убеждать вас в обратном, – ответила Заида. – Вы действительно напоминали мне кое-кого. Но у вас не должно быть причин для беспокойства, даже если я скажу вам, что нередко желала, чтобы вы были тем, кому завидуете.
– Не знаю, сеньора, радоваться мне вашим словам или печалиться, но я готов ко всему и прошу вас объяснить их смысл.
– Я и так уже очень многое сказала вам, а мои последние слова просто вырвались у меня, и, прошу вас, ни о чем меня больше не расспрашивайте.
– Я поистине обречен не понимать вас, даже когда вы говорите на прекрасном испанском языке. Неужели вы столь жестокосердны, чтобы своим умолчанием посеять в моей и без того растерзанной душе зерна новых сомнений? Или я умру у ваших ног, или вы расскажете мне, кого вы оплакивали во время нашего пребывания в доме Альфонса и кто, на мое горе или мое счастье, так похож на меня. У меня есть немало других вопросов, но в знак моего к вам уважения я не смею докучать вам своей назойливостью. Не сомневаюсь, однако, что со временем ваше доброе сердце само откроет мне все тайны.
Заида хотела что-то ответить, но в комнате появились арабские дамы, засыпавшие Консалва вопросами, а затем и другие люди из замка, и она с явным облегчением прервала разговор.
Консалв покинул замок и удалился в свои апартаменты в хорошем расположении духа, довольный тем, что наконец-то нашел Заиду, и нашел в отвоеванном им у мавров городе, где был полновластным хозяином. Ему даже показалось, что его появление обрадовало ее, а в том, что она выучила испанский язык и при первой же встрече заговорила на нем, он увидел добрый знак. Он был счастлив, насколько может быть счастлив влюбленный, еще не уверенный во взаимности, но уже не сомневающийся в благосклонном к себе отношении.
Приятные мысли Консалва были прерваны приходом дона Олмонда, которого он оставил руководить размещением в стенах замка части гарнизона. Полагая, что дон Олмонд, проведший вместе с Заидой в замке длительное время, может что-то знать о ней, Консалв решил расспросить его, опасаясь при этом встретить в лице юного друга нового соперника. Однако желание узнать о возлюбленной как можно больше взяло верх, и, поинтересовавшись сначала о том, какими судьбами дон Олмонд оказался в Талавере, и, выслушав рассказ друга о его пленении во время поисков Консалва в Таррагоне, он перевел разговор на Зулему, с тем чтобы, как бы невзначай, перейти к той, кто интересовал его больше всего остального.
– Видите ли, – отвечал дон Олмонд, – Зулема приходится племянником халифу Осману[68], и, если бы судьба была к нему более благосклонной, он, вне всякого сомнения, уже давно был бы на месте сегодняшнего каимакана[69]. Но и сейчас он высокочтимая среди арабов особа. Король Кордовы поставил его во главе своих войск, воюющих с испанцами. Я был поражен роскошью и великолепием здешнего двора, как и благородством царящих здесь нравов. Мне довелось застать Белению, жену принца Осмина – брата Зулемы, даму, всеми почитаемую как за ее достоинства, так и за высокое происхождение. При ней постоянно находилась ее дочь – принцесса Фелима, всех поражавшая своей красотой и умом. Вы наверняка обратили внимание на необычайную красоту Заиды и можете легко представить мое удивление, когда я впервые увидел здесь сонм красавиц, достойных самого большого восхищения.
– Да, я не могу не согласиться с вами, – ответил Консалв. – Такой совершенной красоты, какую являет собою Заида, мне не доводилось видеть. У нее, должно быть, нет отбою от поклонников?
– В нее безумно влюблен Аламир, принц Тарский[70]. Впервые он увидел ее на Кипре и с тех пор очарован ею. Потерпев кораблекрушение у берегов Каталонии, Зулема с дочерью остался в Испании. Аламир вслед за Заидой поспешил в Талаверу.
Услышав от дона Олмонда эти слова, Консалв побледнел. Разве не подтверждали они его подозрений? Он понял, что сбылись его худшие предчувствия, и надежды, которыми он так часто себя убаюкивал, на ошибочность своих предположений окончательно улетучились вместе с радостью от встречи с Заидой, уступив место новой, еще более острой боли. У него не было ни малейших сомнений, что именно Аламира Заида оплакивала во время их пребывания в обители Альфонса, что похож он именно на этого принца, разыскавшего ее у берегов Каталонии. Вид Консалва испугал дона Олмонда, и он поспешил предложить ему помощь. Но Консалв не мог объяснить причин своего расстройства – ему было стыдно признаться, что он вновь охвачен страстью после несчастной любви и бегства из Леона, свидетелем которого был его юный друг. Он сослался на временное недомогание и не удержался, чтобы не спросить, не видел ли дон Олмонд Аламира, достоин ли он красоты Заиды и любит ли она его.
– Мне не довелось с ним встречаться – он отправился вслед за Абдерамом еще до того, как пленником меня доставили в этот город, – ответил дон Олмонд. – Знаю лишь, что он пользуется большим уважением. Любит ли его Заида, мне неизвестно. Но насколько я наслышан о его галантности и обходительности, думаю, что женщине трудно не обратить на него внимания, тем более что Аламир – ее страстный поклонник. Принцесса Фелима, с которой меня связывают дружеские отношения, несмотря на затворнический образ жизни арабских женщин ее круга, часто рассказывала мне о нем, и, судя по ее словам, его достоинства под стать его беззаветной любви.
