Михаил прервал чтение. Посмотрел на нее.
— Я не вернусь в Парадиз.
— Никогда? Но почему? Я думала, ты продаешь свою продукцию тому еврею на Главной улице.
— Иосифу. Его зовут Иосиф Хотшильд. Да, я работал с ним. Но я решил, что лучше не возвращаться. Он знает. Есть много других мест. Марисвилл, Сакраменто…
— Тебе нужно, как минимум, вернуться и забрать свои деньги.
— Какие деньги?
— Золото, что ты заплатил за меня. Его губы сжались.
— Это не имеет для меня никакого значения. Она взглянула на него.
— Это должно тебя волновать. Или тебе все равно, что тебя кинули? — Она снова приступила к глажке.
Михаил внимательно посмотрел на нее и понял, что она хочет вернуться. Прожив здесь столько времени, она продолжает тосковать по жизни в Парадизе. Он напрягся. Она продолжала гладить, будто все было нормально, не обращая на него никакого внимания. Ему захотелось схватить ее и вбить ей в голову хоть немного здравого смысла и человеческих чувств.
«Неужели она совсем бесчувственная? Неужели? Смог ли я хоть немного повлиять на ее жизнь? А может, я слишком загрузил ее работой? Или ей просто скучно от такой тихой размеренной жизни? Иисус, что мне делать? Привязать ее, как собаку, на цепь?»
Внезапно ему в голову пришла идея, как можно удержать ее здесь еще немного. Это будет некрасивый, нечестный поступок, но в результате она останется дома еще недели на две. Может быть, к тому времени она хоть что–то поймет.
— Я хотел бы, чтобы ты помогла мне сделать кое–что завтра, — предложил он. — Если не возражаешь.
Она планировала отправиться завтра, но расстояние было не близким, а она даже не знала, по какой дороге идти. Она сомневалась, что он укажет ей верное направление. Что ей оставалось делать? Спросить его Бога?
— Что ты хочешь? — сухо поинтересовалась она.
— Недалеко растет дерево черных орехов. Орехи попадали. Я бы хотел, чтобы ты собрала их. В сарае есть тележка. Их нужно собрать и разложить в саду для просушки.
— Хорошо. — Ответила она. — Все, что угодно.
Он скрипнул зубами. Опять одно и то же. Что угодно. Если бы она произнесла еще хоть слово, он бы применил теорию своего отца на практике.
— Пойду, проверю инструменты, — сказал он и вышел за дверь.
Он пошел к загону.
— Как мне достучаться до этой женщины? — говорил он сквозь зубы. — Чего Ты хочешь от меня? Может, я просто должен был взять ее к себе для лечения и восстановления, чтобы она потом вернулась обратно? Чью же волю я сейчас исполняю?
Он думал, что больше не может услышать тихий голос.
В эту ночь ему было особенно тяжело. Он готов был последовать зову своего тела, вместо того чтобы подчиниться сердцу и разуму. Он знал, что этого от него как раз и ожидают. Он встал и пошел к ручью. Вода помогла снять напряжение, но не смогла убрать причину того, что его беспокоило.
«Почему Ты так поступаешь со мной, Господь? Зачем Ты дал мне эту упрямую женщину, которая теперь сводит меня с ума? Она выворачивает меня наизнанку».
Ангелочек слышала, как он поднялся с кровати. Она недоумевала, куда он мог опять направиться? Ей не хватало его тепла. Когда он вернулся, она притворилась спящей, но он, вместо того чтобы лечь в кровать, сел в плетеное кресло у камина. Что его тяготит? Коровы? Или посадки?
Когда она проснулась утром, он по–прежнему сидел в кресле и спал. Ангелочек сняла с себя его старую рубашку и приготовила свою одежду. Обернувшись, она увидела, как он смотрит на нее, и поняла, в чем была его ночная проблема. Она часто видела этот взгляд на лицах мужчин и знала, что он означает. И это все, что его так беспокоило? Что ж, почему бы просто не сказать ей?
Она выпрямилась, медленно опустив руки но бокам, чтобы он мог рассмотреть ее. Улыбнулась своей старой улыбкой.
Она увидела, как напряглись все его мускулы. Встав, он снял свою шляпу с крючка у двери, и вышел. Она нахмурилась, недоумевая.
Потом приготовила завтрак и стала ждать его. Вернувшись, он поел, не говоря ни слова. За все время, пока они были вместе, она ни разу не видела его в таком дурном расположении духа. Он мрачно посмотрел на нее.
— Ты решила, будешь собирать орехи или нет?
Ее брови удивленно взлетели.
— Я соберу. Не знала, что ты так спешишь. — Она задвинула стул на место и пошла в сарай за тележкой. Чтобы ее наполнить, ей потребовалось несколько часов. Вернувшись, она вывалила орехи в саду, гордая своей работой.
Михаил пилил бревна. Остановившись, он вытер лоб ладонью и кивнул на кучу орехов.
— Это все?
Улыбка испарилась с ее лица.
— А что, этого недостаточно?
— Я думал, там больше. Она замерла.
— Ты хочешь сказать, что тебе нужны все орехи?
— Да.
Сжав губы, она двинулась обратно.
— Он что, белка что ли? Зачем ему столько орехов? — ворчала она себе под нос. — Может, он решил продавать их вместе с овощами и мясом? — Упрямо и зло, она продолжала работать до и после обеда. «Пусть сам приготовит себе поесть. Хочет орехи, ну и получит орехи».
Смеркалось, когда она вывалила в саду последнюю тележку. Спина ныла от боли.
— Я порылась в опавших листьях и больше ничего не нашла, — доложила она. — Ей хотелось бы погрузиться в горячую ванну и долго там лежать, отмокая. Но подумав о том, какое количество воды надо натаскать и согреть, она отказалась от этой замечательной идеи.
Он улыбнулся.
— У нас теперь больше чем достаточно, мы можем поделиться с соседями.
Поделиться?
— Я не знала, что у нас есть соседи, — бросила она раздраженно, смахивая с лица прядь светлых волос. Она работала так упорно не для того, чтобы раздать все чужим людям. Пусть они сами собирают орехи, если им нужно.
«Какая тебе разница, Ангелочек? Тебя же здесь не будет».
— Я сейчас умоюсь и приготовлю ужин, — сказала она, направляясь к ручью.
— Давай, — ответил Михаил, усмехнувшись и вонзая вилы в стог сена. Он стал насвистывать веселую песенку.
Через полчаса Мара вихрем влетела в дом.
— Посмотри на это! — Она показала ему свои руки. Пальцы и ладони были покрыты чернотой. — Я терла мылом. Жиром. Скребла песком. Как еще можно это смыть?
— Это краска от скорлупы.
— Ты хочешь сказать, что ее невозможно смыть?
— Недели две.
Ее синие глаза пристально уставились на него.
— И ты знал, что так будет?
Он слегка улыбнулся и воткнул вилы в стог.
