— И где же он?
— Вальтер? В Париже.
— И в твоих документах все это отражено?
Лизетта кивнула.
— Я поехала в отпуск на юг по состоянию здоровья. Потом собираюсь начать работу в парижском филиале банка Вальтера. А ты?
Фосиль явно напрягся. Откровенность давалась ему нелегко. И как тут его винить? Маки живут в условиях столь строжайшей секретности, что поделиться с чужим человеком даже вымышленной историей подчас равнозначно верной гибели.
— Меня зовут Лукас Равенсбург. Я родился в Германии… в Баварии. Мой отец, Дитер, погиб за день до конца войны. Мать, беременная, с разбитым сердцем как-то добралась до Страсбурга, где познакомилась с Вольфгангом Дресслером, университетским профессором, и его женой. В их доме она и умерла — вскоре после моего рождения. Однако Дресслеры, как и твой отец, хотели уехать из Германии. Жена Вольфа скоропостижно скончалась, а Вольф привез меня в Прованс. Мы с ним были близки всю мою жизнь.
Люк умолк, устремив взор вдаль, и долго ничего не говорил.
— Что-то случилось?
Он тяжело вздохнул.
— Случилось, и очень плохое. Любящая семья растила меня, как собственного сына. Они знали правду, хотя мне ничего не говорили. Я узнал свою историю лишь в прошлом году.
Лизетта смотрела на него, не осмеливаясь даже слова сказать. История Фосиля оказалась еще трагичнее ее жизни.
— А на что ты так зол? — наконец рискнула она.
— На то, что мою семью, еврейскую семью, арестовали и угнали, насколько нам известно, в лагеря смерти. Моя бабушка не пережила ареста и побоев, когда ее выволакивали из родного дома, а в ушах все еще звенят крики моих красавиц-сестер.
Лизетта слышала боль в его голосе.
— Все кого-то теряют, моя история повторяется по всей Франции. Но я скорее получу пулю в голову, чем хотя бы пальцем о палец ударю на пользу Германии.
— А где твой друг Вольф?
— Понятия не имею. Последний раз я видел его в тот день, когда забрали мою семью. Затем я бежал в холмы с маки. Прошло несколько месяцев, прежде чем я снова вернулся в эти края, а уж в родной деревне не был вовсе. — Люк пожал плечами. — К тому времени никто не знал, куда исчез Вольф.
Он продолжал:
— Давай держаться как можно ближе к правде. Я Лукас Равенбург. Я осиротел, и меня усыновила семья французов с юга. Я выращиваю лаванду в горной части Со — это достаточно далеко от моей родной деревни, чтобы не возбуждать подозрений.
— А откуда ты так хорошо говоришь по-немецки? — поинтересовалась Лизетта.
— Горжусь своими корнями. Сам выучился.
— Если остановят, не забудь, сделай несколько ошибок.
— За меня не волнуйся. Я обещал Роже посадить тебя на поезд в Париж живой и невредимой. Что там случится дальше, уже неважно.
— Пожалуйста, не надо! Не говори так.
— Мы все — расходный материал, Лизетта. — Люк отвернулся.
На разговоры времени больше не было. Телега медленно катила по усыпанной гравием подъездной аллее. Погонщик проворно спрыгнул на землю и помог выбраться Лизетте, а затем поспешил прочь. Солнце садилось. Чем дальше молодые люди углублялись в долину, тем холоднее становилось, и теперь уже было совсем зябко. Укрытый тенями, монастырь выглядел гораздо внушительнее, чем прежде.
— А сюда посторонних пускают? — спросила Лизетта почему-то шепотом.
— Не особо привечают, но и не гонят. Отец Август — тот монах, которому я могу доверять. Подождешь? Я недолго, сперва надо убедиться, что мы в безопасности.
Люк с монахом удалились, а Лизетта вдохнула аромат леса, наслаждаясь тишиной. Повернувшись к монастырю спиной, она посмотрела вниз на долину, воображая ее в мареве цветущей лаванды. Наверняка Фосиль… нет, Люк… с удовольствием рассказал бы ей, как оно тут летом.
Внезапно раздались шаги, и из теней возник Люк.
— Скорей! — бросил он. — В телегу. Быстро!
— Что?
— Никаких вопросов. Нет времени. Делай, что говорю.
Лизетта забралась в телегу. Люк уже отвязал поводья.
— Люк? — робко окликнула она, но он молчал, стиснув зубы. Они уехали той же дорогой. И хотя девушка не видела больше ни единой живой души, она чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Когда стук копыт превратился в мерное цоканье, Люк обернулся, и Лизетта увидела его обезумевший взгляд.
— Что такое?
— Лорана схватили. Его казнят.
14
Отъехав от города примерно на четверть мили, они соскочили с телеги и побежали. Наконец перейдя на шаг, Люк слышал, как Лизетта со свистом втягивает в себя воздух, хотя и старается делать это как можно тише.
Он напомнил себе: надо посадить ее в поезд и отправить на север, а все остальное вторично. Да только на самом деле это было не так. Новости отца Августа нарушили его обычную способность мыслить здраво. По словам монаха, Лоран добрался до монастыря: согласно плану, он должен был прибыть туда раньше Люка с Лизеттой, чтобы организовать для них безопасное жилье и все нужные документы в Горде. Никто не мог даже предположить, что milice именно в этот день вздумает устроить облаву. Лорану хватило ума вовремя вернуться в монастырь и передать документы отцу Августу, но тут-то и нагрянули полицаи. Один из монахов ненароком выдал Лорана.
— Не держи зла на старика Клода. Он выжил из ума и не понимает, кто такие маки. Он пытался помочь властям, — объяснял отец Август.
Причем кто-то из Горда подтвердил, что Лоран именно тот, кого они искали.
Все маки прекрасно понимали, что в любой день, в любой час могут оказаться в холодных объятиях смерти, но Люк с Лораном были еще очень молоды — они все равно невольно верили, что доживут до конца войны, спляшут на могилах врагов и поднимут бокалы за близких, которых потеряли. Они мечтали, как когда-нибудь вместе будут рассказывать сыновьям о приключениях отцов. Люк не мог позволить Лорану умереть, не готов был последовать совету благоразумного отца Августа и поскорее убраться из Горда.
Облачившись в молочно-белую рясу цистерцианца, дававшую хоть какое-то подобие маскировки, Люк вел Лизетту по мощеной улочке, пока они не поравнялись с главной городской площадью.
— С ума сошел? — прошипела Лизетта.
— Я должен быть там.
Девушка сглотнула. Люк знал, какая борьба идет у нее на душе, однако Лизетта и не думала тянуть прочь, не пыталась бросить его.
— Ты ненормальный! На всей земле нет места, где бы тебе сейчас было бы опаснее! Люк, нельзя рисковать нашим заданием — и я не стану смотреть на казнь.
— Обещаю, мы не станем рисковать заданием, — ответил он, выдержав ее взгляд. — И тебе некуда идти — где тут спрячешься? Гораздо безопаснее находиться на площади, со всеми.
