Когда карапузу удалось оторвать голову от неласково приютившей его черепную коробку каменной плиты, первое, что он разглядел, — это торжествующего Шмыгу, уже оседлавшего все еще не соображающего, что происходит, Федора. Руки хмыря смыкались на горле бедолаги-кольценосца, который в свою очередь был полностью занят вполне понятным в такой ситуации занятием — хрипел и выпучивал глаза.
Адекватно оценив требуемую оперативность вмешательства, Сеня нашарил под рукой обломок плиты размером с кирпич и обернул орудие пролетариата супротив деклассированного элемента, совершенно не заботясь о политкорректности совершаемых действий.
Голый, внезапно оказавшийся добрым десятком ступеней ниже, все еще сжимал в своих руках виртуальную шею, когда в его затуманенное кирпичом сознание постучался очевидный факт, заставивший его вскочить на ноги. Цель его борьбы за справедливость каким-то образом сумела уйти от правосудия, по вопиющему недоразумению расположившись несколькими ступенями выше на лестнице социума. Едва ли не одним скачком преодолев классовую несправедливость и набросившись на мало что понимающего Федора, Голый хотел было уже «стать всем», но Сеня, как и подобает «верной шавке» господствующего элемента, и тут пришел на помощь своему хозяину, набросившись на хмыря.
Сцепившиеся пролетарии, за которыми, недоуменно хлопая глазами, наблюдал Федор, пролетели несколько лестничных пролетов, как бы подтверждая собственную принадлежность к народу, не избежавшему внутреннего антагонизма.
Голый, первым очухавшийся после скоростного спуска, ухватил карапуза за волосы и без лишних разговоров шваркнул того затылком о камни, сам не устояв на ногах. Покуда опрокинувшийся на спину хмырь поднимался на ноги, Сеня, которому удар о камни неожиданно вернул способность к принятию логичных решений, вытащил из ножен свой кинжал, и, когда Шмыга снова бросился в атаку, карапуз без размаха полоснул ему широким лезвием по животу:
— Попишу, тварь!
В этот момент за его спиной раздался какой-то шум, и карапуз оглянулся, забыв на мгновение о назойливом хмыре, который к тому же больше был увлечен сейчас разглядыванием красной сочащейся полоски на своем пузе.
Кольценосец, словив новый приступ бодрости, как горный козел, перепрыгивая со ступеньки на ступеньку, шустро перемещался к светящемуся на фоне темной скалы пятну проходной.
— Федор! — совершенно забыв про хмыря. Сеня бросился вслед за своим в очередной раз офонаревшим приятелем.
Тот, не обращая внимания на окрики, бегом преодолел последние ступеньки, отделявшие его от будочки вахтера, и, одним махом перемахнув турникет, скрылся внутри.
Сеня, без колебаний проследовав за своим боссом, отпихнул в сторону заспанного вахтера, надсадно дудевшего в свой свисток, и, с разбегу напоровшись на турникет, грузно перевалился через него.
Оказавшись в огромном заводском цеху, он закашлялся от клубившегося внутри помещения едкого пара, который заволакивал все пространство перед глазами, Все еще пытаясь прочистить глаза от хлынувших в три-четыре ручья слез, он завопил что было сил:
— Федор! — и тут же снова закашлялся, заглотнув приличную порцию ядовитых испарений.
Прямо по курсу в едкой мгле полыхала исполинская топка, отсветы от которой освещали все это, прямо скажем, небогатое источниками света помещение. Когда наконец карапузу удалось слегка адаптироваться в новых условиях существования, он разглядел-таки невысокий силуэт на фоне яркого пятна:
— Сеня, я тут!
Федор материализовался возле огромного чана с кипящим металлом, зачарованно вглядываясь в «жаркую» картинку. Стоя на самом краю, он словно боялся сделать шаг… назад. Но похоже, «народные массы» этого от него и не требовали — испарения, поднимавшиеся кверху, были не только ядовиты, но и весьма токсичны — во всяком случае, в речах Сени не было ни намека на разум:
— Прыгай! Михалыч, прыгай! Прыгай в огонь! Чего ты ждешь?
Федор, судорожно сжимавший в кулаке заветное колечко, заоглядывался по сторонам, словно боялся, что его и вправду столкнут вниз, и не зря — его приятель, кажется, настроился достаточно решительно, медленно приближаясь к своему другу:
— Прыгай, Марат Казей тебе в ребро! Прыгай, и кино сразу закончится! А дальше — я те говорю: I'll be back, всенародная любовь и кресло губернатора Калифорнии.
Кольценосец явно впал в прострацию — принятие решений никогда не было его коньком. Федор то впадал в приступ пионерского геройствования, картинно вытягивая руку с кольцом над полыхающей жаром бездной, то, словно выпадая из этого героического транса, жалобно оглядывался на подступающего к нему Сеню и снова на змеившиеся внизу потоки раскаленного металла.
Такой паритет наблюдался еще в течение некоторого времени, покуда Федор не сосредоточился целиком и полностью на болтавшемся перед глазами колечком. Как на сеансе у гипнотизера, он сначала рассматривал отблески пламени в тусклом металле, а потом, словно растворившись в этом недобром свечении, выпал из реального мира.
Во взгляде его появились небывалые уверенность и твердость, и, решительно обернувшись навстречу почти вплотную приблизившемуся Сене, он заявил:
— С мягким знаком! — и, презрительно улыбаясь, одним рывком сорвал кольцо с цепочки и воткнул в него свой указательный палец.
Сеня даже не сразу поверил в произошедшее: отступив на шаг, он споткнулся о какую-то заготовку, валявшуюся под ногами на грязном цеховом полу, и полушепотом произнес: «Нет. Ты че творишь!?»
Психологический удар по его неокрепшему сознанию практически тут же был подкреплен неплохим физическим воздействием — это подкравшийся к карапузу Голый врезал подростку гаечным ключом по затылку.
Ни карапузы, ни их бывший проводник в пылу своих «страстищ» не слышали, как завелась фабричная сирена — похоже, вахтеру удалось навести шухер по поводу вторгшихся на сверхсекретную территорию неопознанных личностей.
Как ни странно, куда больше учиненная тревога стала заметна для двух команд, самозабвенно пинавших друг друга в лучах мощного прожектора. Именно этот самый прожектор внезапно перестал «светить в харю», повернув свое «око» куда-то к подножью соседней горы, из которой торчали многочисленные заводские трубы, настойчиво коптившие небо.
Словно потеряв свой единственный ориентир, последние уцелевшие самолеты из практически разгромленной эскадрильи люфтваффе тут же развернулись в сторону своего тылового аэродрома и бросились наутек.
Впрочем, их трусливое отступление особых волнений ни в рядах урок, ни в рядах рохляндо-гондурасцев не вызвало — бьющимся командам было не до воздушной обстановки: только поднимешь голову вверх, как тут же ее и лишишься.
Агроном, вполне преуспевший на своем левом фланге атаки, трудился без устали — руки, ноги и прочие части тел его оппонентов с завидным постоянством и удивительной легкостью покидали своих хозяев. Джеддайская сабель сурово жужжала в ожидании новых жертв и радостно звенела, отмечая вступление очередного урки в ряды бесплатных пользователей общественного транспорта.
