Тогда в головах четверых забрезжила мысль о его сумасшествии.
Затеяли еще одно похищение. Непродуманность этой акции побила все рекорды, дышала презрением к обстоятельствам и ненормальностью лидера. Их задержали, последовал шумный процесс, общественность хором возмущалась презрением их к законам и порядку.
К этому времени почти все жители Северо-Западных Окраин рассматривали закон как весьма шаткое препятствие на пути всяческих правонарушителей. Все видели, что «цивилизация» с трудом поддерживается весьма хрупкими подпорками. Старшее поколение глядело на мир с неменьшим отвращением, чем эти молодые террористы, но с противоположным результатом. Они видели, что незначительный толчок, мелкий инцидент может сокрушить все громоздкое строение государственной машины… а тут еще эти молодые идиоты, готовые всем не только пожертвовать, но, больше того, преднамеренно все низвергнуть. Если индивиды, подобные описываемому «шестому», не способны были поверить своим глазам, то и глядящие на них двойники их родителей, в свою очередь, не верили своим.
На суде пятеро, стоявшие за мощной решеткой в наручниках, почувствовали себя на вершине блаженства.
«Вот вы какие… — презрительно бросали они миру. — Эти тяжкие оковы, эти решетки, ваши приговоры, осуждающие нас на всю жизнь… Вот вы какие! Полюбуйтесь на себя!»
На суде и в тюрьме они пели, ликовали — в общем, праздновали победу.
Прошло около года, и индивид шестой и еще два члена группы устроили побег. Затем разделились, и индивид шестой более не контактировал ни с бежавшими вместе с ним, ни с оставшимися в тюрьме. Пройденный этап. Закрыто и забыто.
Он разжирел, носил парик, внешне очень смахивал на скучного клерка. Вел себя вызывающе. Мог пристать с расспросами к полицейскому на улице, зайти в полицию, чтобы сообщить о каком-нибудь происшествии, к примеру, о краже велосипеда. Его задерживали за превышение скорости. Однажды он даже в суде появился. Все это приносило ему глубокое удовлетворение. «Вот вы какие… тупые кретины… А вот я какой!»
Вернулся в городок юности, устроился на службу мелким клерком, жил открыто, сменив, однако, имя и внешность. Его узнали, о нем говорили. Все это доставляло ему удовольствие.
Мать уже умерла, отец жил в доме престарелых. Услышав, что сын в городе, он принялся прочесывать улицы в надежде встретиться. Встретился. Индивид шестой, завидев родителя, дружески улыбнулся, небрежно помахал пухлой ручкой и прошествовал мимо.
Он понимал, что арест неизбежен, и предвкушал момент, когда он снова предстанет перед судом в цепях, за двойной решеткой, славный герой, страдалец, мученик за… Но полиция серо-буднично, без всякой помпы направила его по прежнему месту заключения.
Лунатический энтузиазм угас, ничто более не поддерживало его, «зрак пророка» отказывался видеть что-либо в окутавшем его тумане непонимания этого мира — и индивид шестой покончил с собой.
ИНДИВИД СЕДЬМОЙ (ТЕРРОРИСТ ПЯТОГО ТИПА)
Дочь весьма богатых родителей, из семьи промышленного магната, производителя всемирно известного бытового брэнда — никчемного продукта, не удовлетворяющего никаких потребностей, кроме великой экономической заповеди: «Да потребишь ты продукт сей!»
Брата своего она с раннего детства почти не видела, родители не считали, что им необходим контакт; учились дети, естественно, в разных школах, он в мужской, она в женской.
Она рано почувствовала себя несчастной, заброшенной, хотя причин этого не ощущала. Достигнув подросткового возраста, поняла, что в семье нет центра ответственности. Ни отец, ни мать, ни брат, коего судьба приготовила в наследники отцу — его единственная функция, — никоим образом не реагировали на внешние обстоятельства, оставались пассивными свидетелями событий, идей, мод, манер. Когда она это поняла, подивившись, как долго до нее доходило очевидное, то осознала, что ее образа мыслей и отношения к жизни в семье никто не разделяет. Никому до сих пор не приходило в голову, что существует возможность сказать «нет». Родня — не исключая и ее саму — показалась ей разорванной на клочки бумажонкой. Рассыпанными по тропе жизни клочками играл ветер времени.
Она не испытывали ненависти к членам семьи. Не презирала их. Она определила их как нечто ненужное, неуместное, иррелевантное.
Три года обучалась в университете. Точнее, посещала университет, вела двойную жизнь: демократическая воздержанность в альма матер, роскошь и вседозволенность отпрысков «лучших семейств» вне стен ее.
Университетские курсы ее не интересовали. Главное — с кем она могла в этом тигле сплавиться. Она перепробовала множество политических кружков, групп, фракций — исключительно левого толка, использовала их лексикон, для всех универсальный, позволявший им преследовать одну и ту же цель и на пути к ней крушить друг друга. Все эти группировки объединяло убеждение, что господствующая система ни к черту не годится и ее следует заменить… не столь важно, какой, но главное, чтобы они ее, новую систему, возглавили. Ибо они совершенно иные, новые люди.
Группы эти, коих по Северо-Западным Окраинам — иные части света мы здесь не рассматриваем — развелось превеликое множество, произвольно обращались со своими программами, не обращая внимания на такую мелочь, как объективная реальность, данная им в ощущениях. Собственное ое восприятие во время общения с этими господами утрачивало привычную домашнюю пассивность. (См. «Историю Шикасты», т. 3011, «Век Идеологий. Патология политических группировок».)
С тех пор, как господствующие религии потеряли свое влияние не только в Северо-Западных Окраинах, но и по всей Шикаете, молодое поколение повсеместно критически, с холодной неприязнью косилось на предков. Таков закономерный результат сползания культуры к варварству. Молодым людям внезапно открывалась «истина», они отрицали все вокруг и обращались к политической идеологии (аналогично группам протестантов в века религиозной тирании), видя решение в перековке системы в новую монету, с их чеканным профилем на лицевой стороне. Подобного рода политический кружок может возникнуть мгновенно, вдохновленный видением мироустройства, по мнению основателей совершенно небывалого; за неделю кружок этот обрастет философской бахромой, кодексом чести какого-либо фасона, списками врагов и союзников, личных и межгрупповых, национальных и международных. Закуклившись в кокон непогрешимости — априорно полагается, что каждая группа борется за правое дело, остальные же выступают за неправое, менее правое или за правое, но идут пагубным для этого правого дела путем — эти молодые люди кучкуются таким образом недели, месяцы, иногда и годы. Если группа не разваливается, она размножается неполовым путем: делением. Так делятся клетки. Или от ствола отделяется новый побег. Или ветвится молния. Психологические и социологические исследования общества с каждым днем становятся все глубже и изощреннее, но задевать политические группировки исследователи остерегаются. Так же точно не поддается разумному обоснованию поведение религиозных групп в теологических деспотиях. Политика для анализа — табу. Однако беглого взгляда на историю вопроса достаточно, чтобы заметить это непременное деление. В отличие отделения амебы, деление политических группировок сопровождается обвинениями в предательстве, расколе и подобными паническими воплями. Раскольники клеймятся, изгоняются, по возможности истребляются физически — тоже по сценарию религиозной борьбы с ересями. Однако в этом дробном обществе со множеством идей, в течение длительного времени существующих бок о бок без столкновений, такие механизмы, как парламенты, политические партии, группы, представляющие интересы меньшинств, могут оставаться и остаются вне внимания исследователей, усердно шныряющих вокруг да около и получающих признание и призы за работу, которая, будучи верно направленной, могла бы полностью разрушить эту структуру.
