Выскочивший на арену хозяин ретиария — ланиста — прежде служил центурионом в римской армии. Выйдя на пенсию, он решил вложить свои сбережения в дело, суть которого понимал лучше всего. В конце концов, разница между командованием центурией легионеров и управлением школой гладиаторов сводилась лишь к тому, что первые были людьми свободными, а вторые — жалкими рабами. Впрочем, к правлению Нерона чуть ли не половина бойцов арены происходили из свободнорожденных граждан. Этих — некоторые из них были аристократического происхождения — влекли возможность получить славу и деньги, приблизительно соответствовавшие статусу известного киноактера, спортсмена или рок-звезды в наши дни. Устраивали их и сравнительно комфортная жизнь с боями два-три раза в год, и неизменное внимание женщин, и немалые денежные призы в случае победы. Разумеется, в случае поражения их тела утащили бы крючьями одетые богами царства мертвых рабы. Но для профессионального гладиатора среднестатистический риск погибнуть в бою был примерно таким же, как и у любого солдата разбросанных по всему миру двадцати восьми легионов Рима. На потном лице Ланисты Лейтенант прочитал смешанные чувства — радости хорошо заработавшего ловчилы и суеверного страха боящегося спугнуть удачу лакея.
— Эй ты, скиф немытый, тебя истребовал сам император! Беги к ложе, да побыстрее! И не держись за рану! Как будто тебе член отрубили! Все важное-то цело! Просто царапина! Держись мужественно, но почтенно! И не вздумай заглядываться на Поппею! Враз лишишься и своей кудрявой башки, и смазливой рожи!
Глава 2
СПРАВОЧНИК ПРАКТИЧЕСКОГО ВРАЧА («Медицина», 1975)
«…Тропическая малярия отличается меньшей регулярностью приступов. Малярийный приступ начинается потрясающим ознобом, головной болью, ломотой в теле и болями в пояснице. Больной бледен, губы цианотичны. Отмечается тахикардия, учащение дыхания. Температура тела быстро повышается до 40–41 градуса Цельсия, усиливается головная боль, жажда, могут появиться рвота, судороги, нарушение сознания. Затем наступает период жара, лицо больного краснеет, кожа становится горячей, сухой… Спустя 6–8 часов появляется профузный пот, температура тела падает до нормальных и даже субнормальных цифр. Больной испытывает общую слабость…»
— Миленький ты мой, ненаглядный, как же ты меня напугал! — шептала Таня на ухо очнувшемуся возлюбленному, глядя на него своими чудесными глазами — покрасневшими от слез и бессонной ночи, но по-прежнему наполненными светом, способным свести с ума любого мужчину. — Они ведь думали, что у тебя малярийная кома!
— А что это, солнышко? — спросил Лейтенант и не узнал свой охрипший голос.
— Это когда умирающие плазмодии закупоривают сосуды мозга и человек… превращается… — Таня не хотела употреблять использованное врачом слово «овощ» по отношению к любимому человеку, — ну, в общем, надолго теряет сознание! Иногда навсегда!
Лейтенант мысленно порадовался тому, что этого не произошло.
Дверь палаты отворилась, и в ней появились двое врачей. Один — незнакомый — был, скорее всего, гражданским. Второго Лейтенант, несмотря на несколько «плывущее» от лекарств зрение, узнал сразу. Это оказался тот самый военврач, который проводил инструктаж по прибытии в Анголу. Увидев, что наш герой очнулся, медик позволил себе скупую улыбку:
— Что ж, молодой человек, с боевым крещением первой малярией! Можно сказать, с почином!
При иных обстоятельствах Таня, наверное, отбрила бы этого прислужника смерти с его медицинским юмором. Но военврачу повезло: в этот момент синие глаза юной тигрицы сверлили лицо гражданского эскулапа. По-видимому, понял Лейтенант, этой ночью тому пришлось столкнуться с сумеречной стороной характера девушки. Той самой, которая у большинства женщин явственно обнаруживается на этапе развода, при общении с соперницами и на рынке.
— Да мы и впрямь выглядим молодцом! — с фальшивой радостью произнес советский врач, заглянув в зрачки своего едва не сгоревшего в малярийном жару пациента и нащупывая его слабый пульс.
Наш герой еще не знал, что из всех медиков в Анголе лишь кубинские действительно умели бороться с тропическими болезнями. Поэтому он и не содрогнулся от ужаса при прикосновении к нему этого «светила». Дверь опять отворилась. На этот раз в палате небольшой санчасти советского посольства появился уже знакомый нам Вань-Вань. Увидев его, врачи засуетились, пообещали «немедленное улучшение самочувствия», свое скорое появление и удалились. Разведчику не удалось так же легко избавиться от красавицы с голубыми глазами. Лишь когда рука Лейтенанта мягко, но настойчиво сжала ее ладошку, семнадцатилетняя школьница подавила в себе могучий женский инстинкт защиты своего мужчины. Хмуро посмотрев в светящиеся дружелюбием чуть раскосые глаза Вань-Ваня, она твердо сказала, что вернется гораздо раньше, чем врачи. Тот ответил искренней белозубой улыбкой.
— Да, посмотрели бы вы на себя сейчас! — так многообещающе началось общение полковника с пришедшим в себя Лейтенантом.
Действительно, после почти шести часов с температурой за сорок, проведенных в виртуальных сражениях с лучшими гладиаторами Древнего Рима, Лейтенант выглядел не ахти как: осунувшееся, покрытое липким потом, вдруг состарившееся лет на пять лицо, всклокоченные волосы, потрескавшиеся губы. Впрочем, невесело подумал Лейтенант, чувствовал он себя примерно так же, как и выглядел.
— Тут мне некоторые, — главный разведчик перешел на шутливо-заигрывающий тон, используемый командирами всего мира в общении с ранеными героями-подчиненными, — гм, особы женского пола сказали, что вы бредили не абы как, а на латыни!
У Лейтенанта хватило сил лишь на то, чтобы слегка пожать плечами. Рассказывать кому-то о своих похождениях в Зазеркалье ему не хотелось вообще, а своему прямому руководству в особенности. Тем более что наряду с обычаем пить водку с соседями по купе и смотреть «Новогодний огонек», одним из генетически заложенных инстинктов советских граждан было стремление избегать внимания начальников, КГБ и психиатров.
— Что с рукой-то? — взгляд Вань-Ваня добрался до обмотанной бинтом левой руки переводчика. — Не туда полезли? — полковник не удержался от чисто армейской пошлости.
— Вроде того! — вяло ответил наш герой. — Стрелой порвало!
Вань-Вань озабоченно подумал о том, что, возможно, этой же «стрелой» его подчиненного задело и по голове, но развивать тему не стал, перейдя к главному:
— Семеныч пропал, вам об этом уже говорили?
Даже не отошедшему еще от малярийного приступа юному офицеру стало ясно, что в голосе Вань-Ваня прозвучала странная нота. Он говорил так, будто Семеныч отсутствовал не несколько часов, а как минимум месяц. Словно он не мог появиться в ближайшее время, вернувшись с офицерской пьянки или из борделя на Косе Луанды. Словно уже наверняка было известно, что единственной надеждой еще раз увидеть товарища по оружию оставалась печальная встреча с его останками в местном морге.
— Нет, — прохрипел Лейтенант, — еще не слышал! Я его не видел после совещания в штабе ВВС.
