«тш-ш». Он всегда умел шептать так, что все внутри сладко замирало и сжималось. Он мог уговорить меня на что угодно и когда угодно, и от этих воспоминаний в груди неприятно скребет.
– Ты покраснела. Почему? – С наигранным интересом он склоняет набок голову. – Что-то приятное припомнилось? А-ась?
– Пожалуйста, отвали, – бросаю я, но успеваю только вскочить на ноги, когда пальцы Колчина смыкаются вокруг моего запястья.
Он пристально смотрит снизу вверх, уголки его губ дергаются. Кажется, хочет что-то сказать.
– Я тебя люблю, знаешь?
Это так смешно и глупо, что я не могу сдержать хохота. Колчин тоже улыбается. Мы будто очутились в прошлом, где он шутил и любовался моим смехом. Только на этот раз воздух вырывается из легких с болью и отвращением.
– Я так понимаю, провожать тебя больше не нужно?
Обернувшись на голос, я замираю. Мой смех стихает так быстро, что я им задыхаюсь.
– Тимур, это не…
– Догадываюсь, не продолжай.
На Колчина я даже не смотрю. Срываюсь с места и бегу за удаляющимся Костровым, но тот молча покидает кафе и идет в сторону дома так быстро, что я только и успеваю окликать его каждый метр:
– Тимур, блин! Постой! Ты же взрослый и весь такой логичный! Да постой же ты!
Он достает черные очки, скидывает кожанку и закатывает рукава свитера. Я и не заметила, как хорошо он сегодня выглядит. Очки ему страшно идут – я снова чувствую дрожь в коленках и даже закатываю от раздражения глаза. Сколько можно так беспардонно таять, это уже ни в какие рамки не лезет!
Колчин – придурок! Или знал, что так будет, или надеялся на это. Представляю, как мы выглядели со стороны, и хочу кричать от бессилия. Да, странно – хохочем над какой-то шуткой, счастливые. Да еще все кругом пророчат, что мы скоро снова будем вместе.
Я бы не обратила внимания на эту сцену, но мои действия задели Тимура. И теперь мне почему-то очень важно все исправить.
Мы успеваем дойти до дома Кострова, а я так и не добиваюсь от него ответа. В итоге мчусь за ним в подъезд. Не собираюсь я оставлять его в покое. Не дождется.
– Что тебе нужно? – вздыхает он, когда мы оказываемся в лифте. Кнопки прикрывает спиной, стоит, опершись на стенку и задрав подбородок.
Он снимает очки, и я чуть не ахаю от того, какие суровые у него глаза.
– Тимур, не делай так.
Мы молчим этажа четыре. Просто смотрим друг на друга. А тишина стремительно густеет, заваривается, как крем, и дышать становится все труднее.
– Как? – Он снова стреляет глазами.
Нет, ну как можно быть таким восхитительно харизматичным и при этом ничьим? Как его не охмурила какая-нибудь ботанша, клиентка или коллега? Ну делает же он сайты каким-нибудь крутым фирмам, где сидят рядом с боссами шикарные секретарши, и что, никто не ухватил этого красавчика?
– Не смотри на меня так укоризненно, – прошу его без единой капли смущения. С Костровым легко быть смелой, при том что он такой умный и строгий. Рядом с ним хочется становиться лучше и прыгать выше.
– Ты себе многое надумываешь, – со вздохом отвечает он.
Лифт звенит, выпускает нас, и я упрямо тащусь за Костровым к его двери.
– У меня злая собака, – предупреждает он, не глядя на меня.
– Переживу!
И стоит ему открыть дверь, первой залетаю в квартиру.
Я чувствую себя так, словно прямо сейчас готова горы свернуть. Костров своим непробиваемым видом и упрямством делает меня прежней: смелой дурой, которой правила нипочем.
Он невозмутим, и я хочу во всем быть ему противоположностью. И это такой кайф – невозможно остановиться. И так страшно, что сердце не на месте: только бы он не решил прекратить мое безумие, силой выставить меня за дверь и больше никогда ее не открывать. Не сейчас.
Злая собака выходит, смотрит на нас пару секунд и бредет обратно на лежанку.
– Это не то, чем могло тебе показаться! – начинаю я, бегло оглядываясь по сторонам. Все белое, чистое, не то что у меня.
– Мне плевать, понимаешь? – Он криво мне улыбается, и я почти ему верю. – Не хочу в это ввязываться.
– Блин! Я…
– Правда, Ась. – От звука своего имени, произнесенного таким тоном, я вздрагиваю. Звучит так, будто мы дружим миллион лет и это его «Ась» совершенно привычно. – Я не верю тебе. Я не буду за тобой таскаться, пока Колчин тебя обхаживает, прости. Не хочу потом остаться крайним. Мне это неинтересно, и я тебя уже предупреждал.
– Но никто меня не…
– Ты любишь его. Зачем злишь его мной?
– Да я ничего такого не планировала!
– Я знал, что так будет. Прости, но нет. Ты явно не определилась, хочешь ли с ним расстаться. Я тебе не помощник и не инструмент по воссоединению влюбленных сердец. Это глупо.
– Мне Колчин не нужен!
– Хорошо. – Тимур пожимает плечами. – Значит, тебе нечего бояться. Он поревновал, верно? И стал ходить следом вдвое больше?
– Да нет же! Он подошел сегодня, и я… Я смеялась не потому! Он сказал, что любит меня, и я…
Очень неправильные слова, очень. Костров самодовольно ухмыляется и отходит, а я делаю шаг к нему, чтобы «умник» от меня не прятался.
– Стой же, блин!
– Не надо. Между нами ничего нет, чтобы ты оправдывалась. Я просто не хочу участвовать в твоих развлечениях.
– Ты дурак! Какие развлечения? Я… Серьезно, я просто… Между нами ничего… А ты…
Впервые в жизни я так теряюсь. Будто стою в одном шаге от катастрофы – цепляюсь пальцами за призрачную надежду. Делаю к Кострову шаг и вижу, как он отступает. Дергается вперед, потом назад, и догадка меня оглушает.
– Ти-мур? – С вопросительной интонацией это звучит почти как угроза.
Теперь я спокойна. Больше ничего не говорю и не заикаюсь, потому что все понимаю. Нет у меня никакой «призрачной надежды». У меня вообще в руках контроль над ситуацией, просто Костров ловко притворялся, что это не так.
– Не подходи ко мне! – Он в защитном жесте поднимает руки.
А я уже хищно улыбаюсь. Адреналин, что, казалось, уже схлынул, вновь выбрасывается в кровь и устремляется по венам к самому сердцу, чтобы заставить его быстрее колотиться. То же самое было со мной, когда я впервые села за руль. То же чувствовала, когда на пол полетели отрезанные волосы. То же, когда увидела отражение в зеркале. То же, когда вижу Старушку. Адреналин и учащенное сердцебиение. Дрожь во всем теле: такая сладкая и желанная.
Смотрю на
