было то, что постепенно выработался для наиболее обычных преступлений и проступков тариф пеней, вошедший в употребление под защитой общественной власти: этим устранялся всякий торг враждующих родов относительно материальной стороны выкупа. Таким путем возникли тарифы денежных пеней. Сначала средняя стоимость дома или двора принималась за выкупную сумму за убийство свободного человека (так назыв. вира – Wergeid[68]), существовала и меньшая единица пени – стоимость коровы за менее значительные проступки, начиная с исторического времени, штрафы эти стали принимать большие размеры-, они постепенно развились до тех крупных пеней, которые известны нам из указаний немецких народных законов, начиная с пятого по восьмое столетие.
Еще дальше вел другой процесс развития, зачатки которого относятся также к доисторическому времени. По мере того как число договоров о выкупе, заключавшихся в присутствии судебных собраний, все более и более увеличивалось, все настоятельней становилась потребность в незначительном вознаграждении за труды судебных властей, и таким образом от примирившейся стороны требовали определенную сумму для оплаты судебной пирушки (Geriehtsgelage), ночлега (если в таковом была надобность), а также для снабжения суда приличным местом разбирательства. В этом порядке, по-видимому, появились мировые пошлины (Friedensgeld[69]) – сумма, которая должна была уплачиваться начальникам, как представителям судебных обшив. Скоро, однако, на эту плату стали иначе смотреть: в ней начали видеть цену за дополнительную гарантию народного спокойствия, которое теперь казалось нарушенным простым фактом склонности свободных родов к взаимной вражде: с этим изменением в воззрениях впервые нашел для себя недвусмысленное выражение тот взгляд, что всякий проступок, влекущий за собой процесс взаимной вражды родовых групп, является уже именно поэтому и общественным проступком – проступком против спокойствия государства. Необыкновенный прогресс! Ибо с этой точки зрения процесс взаимной вражды считался, наконец, сам по себе чем-то незаконным, нарушением народного спокойствия, и усиливалось стремление ограничить вообще старое родовое судопроизводство.
Таков процесс развития, к которому сводится внутренняя история нашего народа приблизительно в течение первых восьми столетий. Мы видим здесь, как родовое судопроизводство постепенно оттесняется, сохраняясь лишь для незначительного числа определенных преступлений, в особенности для кровопролития и убийства; между тем как общественная власть добивается того, чтобы договоры о выкупе вины, имеющие место перед ее судьями по отношению к проступкам, считались бы обязательными. И кровная месть в конце концов подчиняется принудительной власти государства. Уже королевство племенной эпохи пыталось обеспечить за родом убийцы право на выкупной договор перед судом даже против воли рода обиженного, и если цель эта не была вполне достигнута, то все же пробита была брешь в последнем сильном укреплении правовой власти рода, а позднейшая времена воспользовались этой брешью, чтобы добиться полной победы государственного права над древним родовым правом.
Но лишь только, уже в первобытное время, явилось представление об общественном интересе в процессе взаимной вражды, как только мировые пошлины потерпевшей стороны превратились в пеню за нарушенный покой, как только могла созреть идея об общественной власти и о ее праве наказаний рядом с старыми суровыми средствами лишения покровительства законов и лишения чести, тотчас же государство воспользовалось этими новыми могущественными средствами для развития собственной публичной уголовно-судебной власти. До сих пор государство наказывало лишь в силу судопроизводства родов; оно присуждало к лишению покровительства законов в случае коварной вражды (Fehole), к взносу мировых пошлин в случае судебного договора о выкупе, заключенного между родами. Сверх того вряд ли в его распоряжении была какая-либо иная карательная мера, кроме провозглашения лишения чести при проступке против общественной власти, и прежде всего против военной власти.
Теперь государство применяло наказание лишением покровительства законов также к публичным проступкам – к измене и дезертирству, похищению трупа и противоестественным порокам, осквернению храма и колдовству – к целой массе преступлений, которые вызывали единогласное осуждение со стороны общественного мнения как Meinthaten. Но оно не удовольствовалось этим. Раз государство получило полномочие на повышение мировых пошлин, т. е. публичных кар, то оно скоро должно было перейти к тому, чтобы ввести у родов пени – взамен ли старого лишения покровительства законов в тех случаях, когда наказание это позднейшим родам казалось слишком суровым, или как более мягкое наказание за такие проступки, которые лишь теперь стали считаться общественными.
Таким образом, рядом с древней самопомощью родов в процессе взаимной вражды и вознаграждения за него, рядом с родовой системой пеней, чем дальше, тем все более и более, устанавливалась другая система общественной власти: как, с одной стороны, государство перенесло уголовное право рода на путь публичного приговора, так оно, с другой стороны, рядом с древним уголовным правом и также на почве публичного решения и приговора установило новое чисто публичное уголовное право: последнее в течение первых восьми столетий нашего летосчисления постоянно все более и более побеждало первое, и под его верховной властью исчезли наконец последние остатки родовой уголовной власти.
VI
Мы подошли к концу нашего обзора строя жизни первобытного времени. Мы не решились ограничиваться веками героической борьбы германцев с римлянами до начала народных переселений. Противоречия, которые замечаются в это время во внутреннем развитии германцев, заставили нас пойти дальше в глубь времен. Они возвращают нас к периоду чистейшего родового строя, в незапамятное первобытное время, и указывают на совершенно другие отношения национального строя жизни, начиная со времен Карла Великого. Они охватывают целые тысячелетия.
В течение столь долгого периода времени вырастает и исчезает первобытное германское государство. Оно отнюдь не есть внезапное образование, это отнюдь не организация вчерашнего дня. Старые роды по материнскому праву отдельных народностей давно уже распались, из них под влиянием военного давления развились сотни уже задолго до того, как мы услышали об этих учреждениях благодаря римским известиям, и эти разнообразные преобразования в каждой народности совершались, наверное, неравномерно, а с весьма сильными уклонениями, обусловленными различием обстоятельств. Таким образом, тип германского государства отнюдь не представляется нам однообразным и шаблонным. Система строения какой-либо одной народности вряд ли повторялась в полном объеме у другой. Это были однородные, но неравномерные образования.
Еще менее исчезли окончательно старые родовые воззрения при новом процессе развития, начавшемся после крушения материнского права с возникновением отцовского господства, с расцветом кочевого быта и с возрастанием военных интересов. Воззрения эти продолжали жить в родах по отцовскому праву. В этом виде старый родовой строй по материнскому праву (хотя и погибший в своей собственной форме) еще долго стоял на пути развития нового государства, на пути развития его общественной власти. Между ними завязалась долгая и упорная борьба, отдельные акты которой разыгрывалась большей частью в области судопроизводства; в течение этой борьбы старый, преимущественно военный,
