данного рода относительно другого рода, член которого каким-либо образом обидел его члена. Такое состояние прекращается лишь тогда, когда принято или доставлено полное удовлетворение в размере причиненного вреда. При этом совершенно безразлично, направлена ли месть прямо против обидчика или какого-либо другого члена его, а при кровной мести имеют даже прежде всего в виду умерщвление самого сильного воина враждебного рода.
При такой системе взаимной зашиты прав, при посредстве родовой власти государство на первых порах должно было ограничиться одним лишь разумным регулированием взаимных отношений родов. Потому-то оно заботилось о возможнейшем ускорении мести. И действительно мы должны думать, что процесс взаимной вражды путем кровной мести имеет даже прежде всего в виду умерщвление самого сильного воина враждебного рода, начиная с более раннего периода родовой вражды и до окончательного его исчезновения, совершался в большинстве случаев необыкновенно скоро. Уже в древнейшее время не предавали погребению труп убитого, за смерть которого должны были отомстить, до тех пор пока не сводили счеты с родом убийцы; еще род фризов тринадцатого столетия оставлял труп убитого в доме, до тех пор пока не учинял возмездия.
Дальнейшей задачей государства было добиваться того, чтобы всякое насильственное деяние в процессе взаимной вражды отделить точно от обыкновенного преступления – насилия. Поэтому всякий акт возмездия должен был совершаться открыто, а не скрытно – коварно. Уже наказание сородичей убийцы за их домашним очагом – в высшем убежище, представленном их мирным двором – считалось несовместным с открытой местью и признавалось выдающимся преступлением, нарушением священнейшего мира. Еще больше обращалось внимание на то, чтобы ясно обозначено было, что член враждебного рода пал жертвой мести; труп его нужно было положить открыто на перекрестке, так, чтобы его могли свободно видеть все проходящие, а не прятать его в темноте леса и в гуще орехового кустарника; рядом с трупом или на самом трупе должно было лежать оружие, а на груди его должна была лежать монета – для устранения подозрения в разбойничьем убийстве.
В племенной области франков в этом отношении шли еще дальше: здесь требовалось, чтобы голова убитого в законной взаимной вражде насажена была на столб или чтобы тело его было публично повешено на виселице. Еще позднее, до самого конца Средних веков, домохозяину предоставлялось право при уличенном на месте воровстве, в случае учинения акта мщения, привязывать вора к верхушке своего дома.
Устанавливая эти и им подобные обычаи как обязательные для законного акта взаимной вражды или принимая, по крайней мере, под свое покровительство существовавшие уже свои обычаи, государство выработало идею о собственных карательных, полномочиях в отношении той родовой власти, которая поступала нечестно, и с этой точи зрения оно смотрело на нарушителей его распоряжений относительно процесса взаимной вражды как на состоящих с ним самим во вражде. Эта мера имела громаднейшее значение; ею общественная власть впервые создает собственное право возмездия; из этого корня вырастает публичное уголовное право государства. И государство страшно карало при самом начале этого института, вполне присущего его организации. Злоупотребление родовой властью каралось в фолькстинге, осуждение злодея торжественно провозглашалось: его разлучали с его родом, жена его становилась вдовой, дети его считались сиротами, его достояние разрушалось и уничтожалось. Его самого и память о нем предавали проклятию. В будущем на него должны были смотреть как на волка и убийцу, а не как на человека; никто не может предоставить ему свой дом или двор, или давать ему ночлег; никто не может напоить его, накормить, поддержать – даже жена не вправе этого сделать: отныне он должен жить в лесу, подобно дикому зверю; всякий встречный волен убивать его без всякой жалости. Это была страшная участь – участь лесного бродяги; он мог только, как разбойник, поддерживать свою жизнь с часа на час, существование его было непрочно и ежеминутно подвергалось опасности: потому-то англосаксы христианский ад называли vearch rael, т. е. домом проклятого убийцы.
Так государство карало за всякое нарушение тех первых правил, защиту которых оно приняло на себя вне родовой власти: стоило, вероятно, бесконечных усилий, чтобы положить начало публичной уголовной власти.
В историческое германское время далеко уже ушли от этих первых зачатков. Рядом с лишением покровительства законов государство выработало уже другое не менее сильное наказание – лишение чести. Как лишение покровительства законов ставило человека вне сношений с согражданами, превращало его в зверя, так и лишение чести отрывало внутреннего человека от сношений с товарищами, оно отнимало у него не жизнь, а нечто большее – честь. На первых порах германское государство лишение чести практиковало исключительно относительно таких преступников, которые уклонялись от своих непосредственных обязанностей к государству, а именно уклонялись как воины. В историческое время наказание это постигало таких, которые в недостаточной степени исполняли свои воинские обязанности, – как того, кто оказался вероломным относительно военного похода какого-либо начальника, так и того, кто возвращался из сражения без щита. Они потеряли свою честь: multique superstites bellorum infamiam laqueo finierunt.
Если лишение покровительства законов, как орудие права, являлось самым суровым наказанием из всех, какие только можно себе вообразить, то лишение чести относилось, по нашим понятиям, скорее к области нравов: уже в доисторическое время государство облекалось двойным щитом против древнейшей власти родов и их судопроизводства. И этим путем ему удалось уже к эпохе известного нам первобытного времени не только урегулировать родовое судопроизводство, но и поставить по многим направлениям преграды его компетенции и увеличить вместе с тем в области материального права собственную решающую компетенцию.
Издавна возможно было остановить процесс взаимной вражды между родовыми группами посредством примирения: если род обидчика добровольно старался выкупить свой проступок и если обиженная родовая группа на такой выкуп соглашалась, то взаимная вражда устранялась. Для государственной власти не представляла особенной трудности попытка превратить возможность в правило, а часто оспаривавшуюся действительность акта выкупа сделать неопровержимой благодаря тому, что нарушение этого акта влекло за собою с его стороны наказание лишением покровительства законов. На первых порах общественное чувство чести еще часто, конечно, успешно противодействовало этому государственному посредничеству, но государственному влиянию в течение многих поколений удалось очистить для себя дорогу. Этим путем, вероятно, возник судебный форум, если на первых порах не фолькстинга, то сотни, перед последней род обидчика совершал свой выкуп, за ее порукой составлялся акт выкупа, в силу которого род обиженного присягал роду обидчика, при объятиях и поцелуях, клятвенным обещанием не мстить за понесенное оскорбление, а с другой стороны род обидчика обязывался уплатить обиженному роду условленную выкупную пеню.
Дальнейшим шагом вперед сравнительно с этим состоянием
