вместо того, чтобы гонять здесь стрекоз и бабочек?
— Ну, вообще-то, мы здесь и по твоей милости, это наш общий переход.
— Ну так давай сделаем наш общий переход к моему замку!
— Давай! — пожал плечами Доктор. — Когда?
— А вот сейчас покушаем и полетим, — сказал Фома. — Но сначала нужно покушать! — широко улыбнулся он, завидев в глубине зала трактирщика.
— И еще… — Он наклонился к Доктору. — Я, конечно, раздолбай, но не настолько, чтобы оставить свой замок выхода в сверхъизменяющихся реальностях! Я не самоубийца, Док, и никогда им не буду!.. Что ты на это скажешь? Мне кажется, ты знаешь ответы на такие вопросы, ты же у нас теоретик…
Перед ними возник трактирщик и долгожданные дымящиеся горшки, пиво, эль, пучок зеленого лука.
— Ага! — торжествующе сказал Фома и поводил носом над горшком. — Пахнет, во всяком случае, горячим!.. Ты подумай, Док, что мне ответить, а после обеда поговорим.
Он с наслаждением впился в кусок хлеба, заедая горячее варево. За трактирщиком подошел и скрипач, и стал выпиливать у них над головами немыслимые рулады под аккомпанемент постоянно хлопающей двери. Несгибаемый аппетит Фомы выдержал только первые два такта безжалостной сонаты…
— Док? — спросил он, с трудом проглатывая кусок. — Как тебе эта резьба по жести? Или здесь такой народный обычай портить аппетит?
Доктор только рассеянно ухмыльнулся, думая о чем-то своем. Не хочет, оборотень, никуда лезть, вздохнул Фома, ну что ты будешь делать, все приходится самому!
— Любезный! — обратился он тогда к слепцу, и тот, наклонившись к Фоме своим страшным, мертвым лицом, стал играть тише, а по мере услышанного и вовсе перестал.
Дверь же продолжала хлопать…
— А что если тебе, Паганини ты безухий, сыграть эту сонату для двери со скрипом где-нибудь в ближайшем лесу в дуэте с бензопилой?..
Получилось громко, даже слишком. В трактире мгновенно стало тихо и, Фома мог поклясться, светлее от множества блеснувших в их сторону глаз. Двадцать семь! — сосчитал он сразу всех любителей именно этой музыки. Доктор закрыл лицо руками. «Ну вот!» подумал Фома. Молчание в трактире затягивалось и затягивало, словно паутиной, всех присутствующих, становясь невыносимым. Надо было что-то предпринимать. Что??
Фома успокоительно поднял руки, показывая, что в них ничего, кроме хлеба, нет.
— Господа! — примирительно возгласил он хриплым от волнения голосом; при этом он старался не смотреть на трясущегося Доктора, это его сбивало.
— Господа! Я просто спросил у этого замечательного музыканта, может ли он поиграть у нас на лесоповале! Мы там скоро сдохнем от тоски! — пожаловался он.
Никакой реакции! Фома поехал в другую сторону, всерьез опасаясь за свой горшок.
— Но раз вы против и я вас прекрасно понимаю, господа, я снимаю этот вопрос! Играй, дружище! — похлопал он скрипача по плечу, стараясь попасть в нервные окончания.
Потом что-то шепнул еще ему на ухо и скрипача как ветром сдуло.
— Ты словно притягиваешь все неприятности мира, — заметил Доктор.
— Нет, ну почему бы не повесить плакат? — возмутился Фома. — Мол, не стреляйте в скрипача, он играет, как надо!.. И подпись: народ. И приписка: глас божий — глас народа!.. Но тогда что за чучело тугоухое здесь за бога?
— Фома! — укоризненно протянул Доктор. — Ты не осторожен.
— Я однорожен, слава Создателю! И рожа моя, несмотря на единственность, чуть не пострадала!
Фома снова придвинул горшок, до этого предусмотрительно отодвинутый, поближе к Доктору.
— Знаешь, я уж подумал, что нам опять не дадут поесть, — не верил он своему счастью
— А-а, так ты поэтому попросил прощения, — хмыкнул Доктор. — И как это я не догадался?.. А что ты сказал скрипачу?
— Обещал скрипку заменить ржавой пилой и водить по шее, пока пила не затупится!
— Напрасно ты его обидел, — сказал Доктор, снова смеясь и прихлебывая пиво, мясо он уже давно отставил, безаппетитно поковырявшись в нем и почти не попробовав.
— Ты еще скажи, художника всякий обидеть может!
— И скажу… Мне просто интересно, как ты будешь с трактирщиком объясняться?
— А что это ты такой веселый в последнее время?
— Здесь веселая реальность, ты правильно сказал: все как бы сказочное… А еще сюда идет трактирщик.
Фома повернул голову к конторке и застонал:
— Нет, только не это! Док, сделай что-нибудь, я хочу есть!
В руках трактирщика, словно случайно, была бейсбольная бита или что-то вроде этого, если здесь бейсбол не знали. За ним полз скрипач и слава Синклиту пока не играл.
— Зачем же это вы, господа хорошие, сироту обижаете? — начал трактирщик без затей.
Фома тепло вспомнил манеры дворовых хулиганов, отлавливающих в глухих подворотнях одиноких и ломких, как спички, отличников. Он с надеждой посмотрел на Доктора: нет?.. точно?.. опять самому?.. ну тогда не обижайся!.. Затем бережно отодвинул горшок и вытер губы краем скатерти, не сомневаясь, что здесь такие манеры, если музыка такая. Потом..
— Он что тоже сирота? — радостно и громко удивился Фома. — Правда?!
Он словно не верил своему счастью.
— Ну, господа!.. (А весь трактир продолжал смотреть в их сторону) Предупреждать надо! Это же просто здорово!
— Сэр Джулиус, какая удача! Еще одна сирота каросская! — закричал Фома, обращаясь к Доктору. — Это просто праздник какой-то!..
— Это сэр Джулиус! — пояснил он всем окружающим и Доктору заодно.
Далее он стал развивать свою мысль уже более связно.
— Мы с моим коллегой как раз служим в Попечительском Совете Всех Лесоповалов и Фекалов Его Величества Изаеб… Иезибальда Справедливого!..
Фома подождал реакции, она была. Тишина стала такой, что он слышал, как со свистом летят его бессмысленные слова во все стороны от захолустной харчевни, пронизывая многотерпеливое пространство…
— И проводим перепись всех сирот королевства с тем, чтобы пополнить славные ряды лесоповальщиков и фекальщиков Его Величества.
