отказался от воды и завтрака. Меня разбудили, а ночь выдалась крайне тяжёлой. По правде говоря, я сейчас с трудом соображаю, возможно, поэтому ваши вопросы кажутся мне настолько непонятными, — выдал я.
Внутри какая-то лихая злость появилась. Не то чтобы я собирался закусить удила и пойти на обострение, но и виноватым уж точно себя не чувствовал.
— Дойдёт до обвинений или нет, это мы определим. — Мужчина ничуть не впечатлился моей речью. — И всё же ответьте на вопрос. Вы присваивали чужую личность или нет?
— Нет, ничего чужого я не присваивал.
И не отбирал. Прошлый владелец тела умер, уступив мне место. Игра смыслами, конечно, но я не сомневался, что этот человек отлично умеет читать лицо, поэтому нужно и внутренне убеждать себя, что говорю правду.
— Кто вам сообщил о готовящемся нападении?
— Готовящемся? Никто не сообщал.
— Как вы о нем узнали?
— О нападении? Прибыл с военными на окраину этого городка, где увидел нападение собственными глазами.
— А до этого? — сверкнул глазами мужчина, сделав пометки в документах.
Что он там что-то пишет, я видел, но разобрать не мог.
— Что до этого?
— Очевидцы говорят, что именно вы подняли тревогу.
— Это так.
Мужчина посмотрел на меня исподлобья.
— Молодой человек, вы не в том положении, чтобы играть словами и увиливать от ответов.
— Я не играю и не увиливаю. Вы спросили, как я узнал о нападении. Я ответил. Если же ваш вопрос касается того, почему я поднял тревогу, то ответ будет другой. Потому что проснулся в холодном поту, с бешено бьющимся сердцем и ощущением, что надвигается что-то крайне плохое. Решив, что лучше быть живым параноиком, чем мёртвым перестраховщиком, я и попросил сообщить командиру, господину Стародубову, что, возможно, что-то происходит. Нападение это или нет — я точно не знал.
— Каким образом вы ощутили угрозу?
— Понятия не имею.
— Вы когда-нибудь чувствовали что-то подобное?
— Было несколько раз. К примеру, когда Аристарха Павловича пытались убить на границе. Я тогда был вместе с ним. Ощущения были схожи.
— Другие случаи?
— Я неплохо ощущаю на расстоянии духов смерти. Если же вы хотите подробностей, как работают мои способности, то понятия не имею. К ним почему-то не прилагалась инструкция.
— Откуда у вас столь специфические умения?
— Не знаю.
Я и правда не знаю. Может, искра помогла. Может, ещё что.
— То есть они у вас просто возникли?
— Объяснение у меня только одно. Пережив клиническую смерть, я начал ощущать… Ну, всякое, — добавил я неуверенно.
— Клиническую смерть?
— Да. Когда меня в приюте избили и выкинули в окно. Собственно, тогда мой дар целителя и пробудился. После чего я начал чувствовать проявление смерти.
Ещё один кусочек информации обо мне, который был подготовлен заранее, чтобы в подходящий момент закинуть его «интересующимся».
— Любопытная история, — без каких-либо эмоций сказал мужчина. — Значит, в союз с нападавшими вы не вступали?
Я удивлённо вскинул брови. В союз? Я?
— Простите, а в вашу работу входит оскорбление людей? Или за человека меня вы не считаете, раз в чем-то подозреваете?
— В моих словах нет оскорбления.
— В ваших словах оскорбления хватит на десятерых.
— В чем же вы увидели здесь оскорбление? — прищурился мужчина.
— Сто тринадцать два. Столько человек погибло за эту ночь. Больше трёхсот получили те или иные травмы. И вы мне, целителю, говорите, что я мог быть в сговоре с этими тварями, — процедил я. — Худшее оскорбление сложно придумать.
— Вот именно, — ответил мужчина. — Больше сотни погибших. Три сотни раненых. Один из которых — княжич. Это слишком серьёзное дело, и проверять будут всех. А вы, молодой человек, слишком подозрительны. Что бы там о себе ни думали.
— Ну да, ну да. Настолько подозрителен, что, по вашей логике, сговорился с нападавшими, чтобы потом чуть не погибнуть от их рук и бегать исцелять всех тех, кого они пытались убить.
— Свою иронию тоже придержите при себе.
— Это не ирония. Это сарказм.
Я откровенно нарывался, но что-либо с этим поделать как-то желания не возникло. Надо же. Обвинить меня в сговоре с мертвецами! Полёт мысли просто поражает.
— Вернёмся к разговору, — сухо ответил мужчина. — Вы утверждаете, что почувствовали угрозу, и это послужило поводом поднять тревогу?
— Это послужило поводом доложить командиру. А он уже поднял боевую тревогу.
— Допустим. Что было дальше?
— Дальше мы отправились к месту, где я ощущал эту самую угрозу. Там на нас напали.
— Кто?
— Я их не сразу увидел. Ехал в грузовике, и меня чудом не размазало. Думаю, очевидцы должны были вам рассказать, что я вылетел из машины, когда ту смяло и перевернуло.
— Они также сказали, что вы приняли самое активное участие в бою.
— Насчёт самого активного ничего не скажу. Но да, принял.
— Где вы учились сражаться?
— В школе меча, которая принадлежит клану Кузнецовых.
— Только там?
— Ну, ещё пару уроков кулачного боя мне дали знакомые. Если вас интересуют подробности — то было это в подворотне, после того как шпана меня несколько раз избивала.
— Это всё?
— А где бы я ещё мог учиться? Мне всего шестнадцать лет, и жизнь меня как-то не жаловала, — удивился я.
Отвечать прямо на вопросы не хотелось. Прямая ложь куда заметнее.
— По какой логике вы действовали?
— По логике, что было бы неплохо выжить и помочь людям.
— Поэтому вы отделились от отряда?
— Поэтому я отделился от отряда, который попал в засаду, причём про их тактику ведения боя я ровным счётом ничего не знал. Это один из побудительных мотивов.
— Один? Есть и другие?
— Конечно. Второй мотив — отвлечь противника, если получится. Как показала практика, у меня неплохо получилось. Третий — при использовании силы не сбить щиты солдат.
— Вы думаете, что могли бы сбить щиты профессиональных армейцев?
— Нет, не думаю. Я точно знаю. Если вы не в курсе, то мне разрешили ходить иногда с военными на полигоны, поэтому у меня была возможность оценить, как работает разница потенциалов.
— Потенциалов?
— За счёт более высокой чистоты я вполне могу пробивать щиты. Но речь ведь не о пробитии. В столь опасной ситуации, как мне кажется, достаточно
