Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Что без меня вся его жизнь рассыплется.
Я цеплялась за надежду, что он продолжит тут жить без меня: будет просыпаться по утрам, пить чай, работать весь день, устраивать ловушки и ложиться спать на нашей кровати. Но меня не было слишком долго, а крематории изрыгают пепел ежедневно.
Роуэн счел меня умершей. Что же тогда его поддерживало? Ответом служит то, что он оставил здесь. Ничего.
В смятении я бегу обратно в дом. Что-то подсказывает мне, что нужно обыскать все углы. Это же не все! Должно быть что-то еще. Ступени сотрясаются и скрипят под моим весом. Наверху был устроен отдельный поджог — огонь пожрал все двери, обуглил стены. И хотя эти комнаты после смерти родителей стояли пустыми, сейчас они кажутся еще более покинутыми. Черные, как кратеры. Ничего. Опять ничего.
Не знаю, сколько времени я стою тут, задыхаясь. Я ожидаю слез, но их нет.
— Рейн?
Габриель начинает подниматься за мной.
— Не надо, — говорю я, спускаясь по лестнице. — Там не на что смотреть.
Он пытается обнять меня за плечи, но я иду мимо, через обгоревший дверной проем, на разрушенный двор.
Внутри все дрожит. Я это чувствую. Кажется, ноги скоро перестанут меня держать — сажусь в высокую траву. Я снова чувствую себя осиротевшей.
Габриелю хватает чуткости ничего не говорить: он молча садится рядом. Протягивает мне газировку, но не настаивает, когда я отказываюсь. Время движется медленно. Мы смотрим, как Мэдди играет в высокой засохшей траве. Только когда небо затягивают грозящие дождем тучи, он спрашивает:
— Что теперь?
Я кладу голову ему на плечо.
— Наверное, ты считаешь меня дурой, раз я сбежала из особняка ради этого.
Он судорожно сглатывает.
— Сначала мне было непонятно, — признается он.
Я закрываю глаза. Мне даже не нужно приказывать себе не грезить об особняке, потому что сейчас я ничего не вижу.
— А потом Дженна пришла в подвал и поговорила со мной, — продолжает Габриель. — Она сказала, что даже после всего, что было — урагана, выставки, — ты все равно хочешь убежать и что мне нельзя отпускать тебя одну.
— Но тем не менее ты пытался убедить меня остаться, — напоминаю я ему.
— Я не хотел, чтобы ты страдала. Или погибла, — объясняет Габриель. Я чувствую, как он выпрямляется. — Но, наверное, тебе казалось, что лучше умереть, пытаясь освободиться, чем оставаться в неволе. И кто я такой, чтобы спорить?
— Я не думала, что умру, — говорю я.
— Потому что ты не думаешь о смерти.
— Точно.
Вдруг у меня возникает новая мысль. Почему Габриель отправился со мной? Потому что я его убедила или потому что он считал необходимым оберегать меня по настоянию Дженны? В любом случае, судя по его словам, уходить ему не хотелось.
— И планировать ты тоже не любишь, — добавляет Габриель.
Меня касается легкий ветерок и приносит с собой нечто, похожее на чувство вины. Но план у меня все-таки есть. Пусть даже и не слишком надежный.
Я открываю глаза, сажусь прямо и стряхиваю грязь с колен.
— Мэдди! — зову я. Она смотрит на меня из густой травы, где только что играла в прятки. — Давай покажем Габриелю твою книжку.
Адрес Клэр Лоттнер — это жилой район Манхэттена.
— Сейчас мы в районе фабрик и грузоперевозок. А он сразу за мостом. Мы сможем добраться туда еще до вечера.
— Кто она такая? — спрашивает Габриель.
— Понятия не имею. Может, ее там даже не окажется.
Но других идей у нас нет. И это лучше, чем сидеть здесь, вдыхая гарь от обломков моего бывшего дома, так что мы пускаемся в путь.
Теперь мой район уже не кажется прежним. Я упорно смотрю на тротуар, отмечая самые крупные трещины и стараясь ни о чем не думать. Однако не получается. Надежда — это такая штука, которая не исчезает даже тогда, когда она ни для чего не нужна.
Мне не требуется брошюрка со схемой улиц, которую Габриель прихватил с автовокзала, я и так знаю, где мы находимся. Я узнаю каждый дом-развалюху, каждый жалкий усыхающий сквер, каждый поворот океанского берега. Мне знакомы даже местные рыбы с их радужной чешуей, тусклыми глазами и токсичностью, из-за которой рыбаки-любители выбрасывают их обратно в воду. Я иду по улицам, которые приведут нас к мосту — за мостом как раз и находится жилой район. Габриель и Мэдди следуют за мной.
Примерно в километре от моста замечаем толпу. Повсюду шары: белые и синие, традиционные цвета семейства президента Гилтри. По мере нашего приближения далекий грохочущий звук превращается в барабанный бой и музыку. Мэдди закрывает уши руками, но ее недовольное хныканье тонет во всей этой суматохе.
— Что тут происходит? — кричит Габриель, перекрывая шум.
Он берет на руки Мэдди, она напряжена, зрачки расширились от страха. Девочка отчаянно трясет головой, волосы падают ей на лицо.
— Может, президент собрался произнести речь? — предполагаю я.
Манхэттен настолько технически продвинут, что почти все президентские новости записываются именно здесь. И нет ничего необычного в том, что ради этих съемок перекрывают некоторые дороги. «Не то чтобы из-за президентских речей стоило перекрывать какую бы то ни было дорогу», — говорил мой брат.
Громко взвывают трубы, после чего ударные начинают отбивать маршевый ритм. Сквозь толпу я вижу, как барабанщики шагают строем и ловко крутят палочки между пальцами. А потом на высокой платформе, украшенной гигантскими искусственными цветами в честь весны, появляется президент. Я помню, как-то зимой его пуленепробиваемый купол мерцал от искусственного снега. Он никогда нигде не появляется без этого купола.
Сегодня он облачен в костюм цвета молодой листвы, а его седые волосы увенчаны лавровым венком.
Платформа останавливается. Президент воздевает руки. Камеры возносятся над толпой на вертикальных подъемниках.
— Как мы услышим то, что он будет говорить? — спрашивает Габриель.
Мне не требуется отвечать: в то же мгновение голос президента Гилтри гулким эхом разносится из динамиков, закрепленных на деревьях вокруг места выступления.
— Как много народа собралось! — говорит он.
Один из динамиков верещит из-за помех. Лицо у Мэдди пылает, ладони прижаты к ушам. Я пытаюсь успокоить ее, гладя по голове, но она отшатывается и утыкается лицом Габриелю в шею.
Габриель берет меня под руку и притягивает ближе. Думаю, что ни в приюте, ни в особняке ему не случалось видеть подобную толпу: она растянулась по всем тротуарам гигантским пауком. И я сомневаюсь, чтобы он хоть раз слышал речь президента. Он не так уж много потерял. Президент Гилтри — лишь номинальный глава страны. Он — символ бессмысленной традиции, сохранявшейся веками. Америка — страна. У страны должен быть глава, пусть даже ее жители мельтешат, словно муравьи, оставшиеся без «королевы», совершают некие действия, но бесцельно.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
