шел со смешанным чувством. На взлетной полосе стояли два «мига». Один — боевой, другой — учебно-боевой. Длинные, сверкающие металлической белизной, с тягой в тысячи килограммов, дремлющих в выключенных двигателях. Поблизости от них технический персонал заканчивал последние приготовления. Я подошел к учебно-боевому самолету. В первой кабине уже сидел пилот — майор Януш Дорожиньский, вторая ждала меня. Однако, прежде чем я занял место в кресле, мне объяснили, что надо делать, если вдруг… придется катапультироваться. Так, на всякий случай, ибо, если до этого дойдет, все будет делать пилот: устройства в обеих кабинах синхронные.
— Не беспокойтесь, выбросит! — пытался ободрить меня один из сержантов. — Выбросит, и приземлитесь на четыре лапы, как котенок. Одно удовольствие!
— Если только, — добавляет другой, — не откажет парашют. Тогда нельзя терять хладнокровия. Надо минуту выждать, а затем дернуть рукой вот за это колечко. И парашют раскроется. А кресло само отъединится, чтобы не мешать. Правда, может случиться, что оно заупрямится и не захочет добровольно расстаться с вами. Знаете ли, в воздухе вдвоем всегда веселее. Приземление вместе с креслом не сулит ничего хорошего. Поэтому в этой ситуации вы должны дернуть правой рукой вот за этот рычаг. Понятно?
— Понятно! Одну минуточку, каким рычагом за какую руку?
— Не рычагом, а рукой, и не за…
— Эй вы! Оставьте его в покое, — раздался голос пилота. — Парень готов уже отказаться от полета, и кто тогда о нас напишет?
Я уселся поудобнее в кресле. Ничего не поделаешь, сам этого хотел! Мне застегнули ремни, подключили кислородную маску. Я проверил, есть ли телефонная связь с пилотом. От него узнал, что мы будем имитировать маневренный бой истребителей на малых и средних высотах, на дозвуковых и сверхзвуковых скоростях, а также выполнять боевые развороты. Вскоре мне предстояло убедиться, что все это значит.
Загрохотали двигатели. Два истребителя, готовясь к старту, покатились по бетонной дорожке. Из кабины было видно, как первая боевая «дельта» встала на ось взлетной полосы. Из ее сопла вырвалась струя огня, раздался усиливающийся грохот двигателя. Самолет молниеносно рванул с места, почти пролетел над взлетной полосой, как будто бы не касаясь ее, взмыл вверх и, словно выпущенный снаряд, исчез в облаках.
Теперь наша очередь. Трогаемся с места, но так, как будто бы нами кто-то выстрелил. Бетонные плиты убегают из-под колес, огромная сила втискивает, вдавливает меня в кресло. Скорость возрастает, захватывает дух… и самолет отрывается от земли. «Раз, два три… — пытаюсь считать, — девять, десять, одиннадцать…» Попадаем в белый пух, и вот мы уже над ними, над облаками. Земля видна только моментами. Поднимаемся все выше и выше. Вокруг — голубое небо и яркое солнце. Впереди появляется блестящая точка, приближаемся к ней.
— Это самолет, который стартовал перед нами, — говорит майор Дорожиньский.
Дальше летим вместе. Летим — это понятие, теряющее смысл в таких условиях, противоречащее тому, что воспринимает мой разум. Мы скорее висим в голубой пустоте между небом и землей. Приборы в кабине показывают, что мы летим, причем с большой скоростью. Однако эта скорость не дает никаких ощущений. Только вижу слева сопровождающий нас самолет и слышу гул нашего двигателя. Пилот, почти не умолкая, объясняет мне, что делает и зачем. Мы поддерживаем постоянную связь между собой, с землей и пилотом соседнего истребителя.
Я уже немного освоился в кабине, примирился с положением, в которое попал по своей собственной воле. Постепенно вернулась уверенность в себе. Пытаюсь даже контролировать показания приборов. Их в кабине не меньше ста, а может быть, и больше. По мне, их чересчур много. Однако пилот успевает следить за ними. Приборы для него основной источник информации. Он реагирует на каждое колебание стрелки, знает, что оно означает и какие могут быть последствия. Кроме того, он должен вести наблюдение, обнаруживать цели, уничтожать их. При такой скорости все эти действия следует выполнять мгновенно. Успех сопутствует тому, у кого лучший рефлекс, более всесторонняя подготовка. Практически невозможно, чтобы пилот встретил в воздухе ту же цель второй раз.
Мои размышления прервал голос пилота. Он спросило самочувствии, а потом заявил, что мы переходим к маневренному бою и боевым разворотам. Мне это ни о чем не говорило.
Истребители почти одновременно ринулись вниз. Медленно плывущие облака под нами начали стремительно приближаться, расти на глазах. В тот момент, когда я думал, что мы пробьем эту перистую оболочку, самолеты вышли из пике, и мы пронеслись над самой молочной клубящейся белизной, чуть ли не касаясь ее своими серебристыми брюхами. Несколько секунд для ориентации — и они снова начали быстро набирать высоту. Скорость подъема — 150 м в секунду, летим почти вертикально вверх. По крайней мере, так мне кажется.
Не могу пошевелить ни рукой, ни ногой — они стали страшно тяжелыми. И, как бы в насмешку, пилот спрашивает о моем самочувствии. Я знаю, что рычаг газа расположен слева, а на нем кнопка внутреннего телефона. Медленно протягиваю руку и попадаю в пустоту. Рычаг подался вперед, потому что двигателю требуется максимальное количество топлива. Дотянуться до него у меня уже нет сил. Мы пикируем, выполняем спирали. Я бы с большим удовольствием выпрыгнул из самолета, даже без парашюта. Однако самолюбие берет верх над чувством отчаяния. Стискиваю зубы, на лице появляются крупные капли пота.
Однако самым трудным является бой на виражах в условиях максимальных перегрузок, которые длятся не несколько секунд, а несколько десятков секунд. Трещат ремни, которыми я привязан, трещит у меня в голове, трещит что-то в самолете. Чувствую себя отвратительно. Краешком глаза вижу зеленые островки леса. Это меня немного успокаивает. Всматриваюсь в эту зелень, как будто жду оттуда помощи. Постепенно зелень теряет свой естественный цвет, лес становится пепельным, переходит в красноту. Я теряю зрение и сознание. Самолет выходит из виража, и я снова возвращаюсь в нормальное состояние. Позже пилоты скажут мне, что потеря сознания в таких условиях — обычное явление.
Начинаем преследование уходящего «противника». Истребитель набирает соответствующую высоту и скорость. В определенный момент я испытываю такое ощущение, будто преодолел какую-то невидимую преграду и оторвался от нее. Внезапно я почувствовал, что перестал слышать. Начинаю беспокоиться. Летим вроде бы нормально, но гул двигателя до меня не доходит.
— Ну и как? — звенит в наушниках голос пилота.
— Я уж было решил, что оглох. Хорошо, что слышу ваш голос. А что случилось? — спрашиваю, ничего не понимая.
— А что должно было случиться? Просто преодолели звуковой барьер.
Итак, звук остался позади нас. Здорово, правда? Тишина, не хочется даже верить. Теперь действительно я испытываю такое ощущение, что мы висим где-то в пространстве. Вдали от шума,
