не хуже. Дьявол – великий обманщик. Лейла вспоминала все, когда-либо виденное и слышанное о фашизме: фотографии, истории. Было же что-то такое, что заставило ее саму когда-то пробиться за толщу стертых, слышанных с детства фраз, ужаснуться, задуматься. Что можно рассказать тем, кто ничего такого еще не слышал. Фашизм пройдет. Гитлер жив. Все на борьбу с антисемитизмом. Перечеркнутая свастика. Самой смешно.
Совсем давно Лейла попала в четырехэтажный Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне. Часто воспоминала: туда ее привела взрослая подруга-афроамериканка, делилась, что и сама была там в первый раз в восемнадцать лет. После многих видео с нацистской пропагандой и фильма о сионистском заговоре Лейла вошла в комнату со старым, шатким торговым вагоном. В таких евреев везли «на Восток», сквозь него каждому посетителю надо было пройти в другой зал музея. А там, в соседней комнате, было много туфель: разных фасонов, женских, мужских, детских, серых, когда-то цветных. Теперь – просто безымянная гора обуви из концлагерей. Был и игровой лабиринт, история мальчика Дэнни и других еврейских детей: от первых дразнилок в школе и разбитых витрин папиного магазина до жизни в гетто и лагерях. Еще неделю Лейла возвращалась в музей уже одна, перечитывала все, пересматривала.
Что бы она делала, окажись немкой в нацистской Германии, как так получилось, что целая страна как бы сошла с ума. Но в том же музее была и фотография толпы, зигующей Гитлеру, и среди толпы – один, не поднявший руки. Вспомнила сказку про маленький городок с часовой башней: злой мальчик собрал всех хулиганов, захватил власть и пустил время вспять, но люди сумели вернуть его себе. Немцам до сих пор запрещено говорить, что они гордятся быть немцами, на законодательном уровне, даже через семьдесят лет после падения нацизма. Так рассказывал коллега-ирландец, он жил несколько лет в Берлине.
Похожие чувства Лейла испытала в Израиле. К тому моменту она много ездила по арабским странам, и юношеский шок от трагедии фашизма и Холокоста сменился горечью от истории палестинцев и их отнятой земли. Но тогда, сразу же по прилете, она не могла ничего с собой поделать, влюблялась в утренние прогулки по Тель-Авиву, в его небрежно одетых расслабленных жителей, так похожих на профессоров и музейных тетушек из советского детства. В Иерусалиме она попала на Шаббат в дом раввина в беднейшем квартале. Тот много десятилетий назад переехал на Святую Землю из Америки и каждую пятницу, священную для евреев, за свой счет устраивал большие ужины, открытые для всех. Лейла случайно услышала про него, только приехав в город, и тут же сама оказалась среди гостей.
После пары дней прогулок по Старому городу и полной влюбленности во все вокруг Лейла решила срезать путь до гостиницы, заблудилась и попала в арабскую часть города. Поначалу наслаждалась улочками – она любила арабский Восток. Потом за ней стали идти дети, их количество быстро и опасно росло. Они выталкивали кого-нибудь из толпы к Лейле, проверяя реакцию необычной для себя гостьи. Редкие взрослые, попадавшиеся на пути, смотрели с недоверием, становилось не по себе. Мальчикам и девочкам, которые все не отставали, она повторяла несколько арабских фраз, которые выучила в Дубае, много улыбалась. Детишки носили аккуратные и чистые, но старые и потертые вещи. Вокруг были те же библейские холмы, но как бы с изнаночной стороны, усеянные толстым слоем мусора, – по всей видимости, работа коммунальных служб не распространялась на эту часть города.
А всего лишь в паре километров оттуда праздновали жизнь увитые цветами улочки, милые, почти итальянские дворики, улыбчивые нарядные молодожены с колясками, подростки на модных гироскутерах. Здесь же … Что можно о себе думать, взрослея в таких декорациях, и почему кто-то, что бы он сам ни пережил раньше, считал возможным ставить других в такие условия? С детишками Лейла подружилась, и они вывели ее обратно в Старый город, признавались на прощание в любви на арабском и английском, отправляли воздушные поцелуи. А у нее долго еще внутри болело: ну как же, ну почему все сложилось именно так и есть ли выход?
* * *
Даже размытых образов будущих рисунков так и не пришло. Но одно Лейла поняла наверняка: надо устроить выставку рядом с Триеннале и зазвать туда журналистов. Осталось только поделиться идеей с Ханной и каким-то образом убедить ее помочь.
Подруги как раз договорились поужинать в новом ресторане с видом на причал. Людей здесь еще не было, и они сидели одни под куполом огромной стеклянной сферы. За окнами из неба в море и обратно переливались краски заката, сменившегося темнотой неба и ярким светом звезд. Ханна в неброском синем платье, с аккуратно забранными волосами и отточенными движениями была очаровательна. Подруга, как обычно, читала лекцию на очередную тему, в этот раз омоложения и ухода за кожей.
– Я как раз изучала вред табака. Это один из главных токсинов: обезвоживает кожу, губителен почти для всех процессов в организме.
Лейла поддакнула, думая, как бы начать разговор про выставку.
– И какая это глупость, если подумать. Тратить столько денег на омоложение в Палестине, столько времени на дорогу сюда, и проводить потом каждый вечер за курением кальяна. Это просто отсутствие воли и мозгов.
– Да, нот соу смарт, пожалуй. – Лейла помолчала пару секунд и продолжила: – Знаешь, я … мне… – Дыхание сбивалось.
– И это просто неуважение к врачам. Кстати, хорошо выпивать каждое утро по стакану воды и много пить в течение дня, только лучше воду, обогащенную кислородом, так кожа остается увлажненной изнутри. Тогда, если тип кожи не сухой, можно и не пользоваться кремами долгое время, – продолжала вещать подруга как бы Лейле и одновременно миру.
Обычно такие вечера и монологи даже нравились. Но сегодня Лейле надо было обсудить что-то важное, а получалось, что ее постоянно перебивали. Она и сама уже была не так уверена в своей идее, даже голос пропадал, настолько ей нужна была поддержка. Лейла кивала, смотрела на подругу невидящим взглядом, гадая каждый момент, уместно ли сейчас заговорить.
– Конечно, главное – это сон, питание, спорт, массажи, я уверена, что тогда и вовсе можно обойтись без инъекций и операций, которые так сейчас популярны. – Ханна ухмыльнулась. – Но уколы и подтяжки … это так … знающие люди приезжают к доктору Натансону совсем не за этим.
– Да, правда? – Услышав дорогое для себя имя, Лейла прислушалась.
– А как же. Даниэль – гений своего времени. Ты знаешь, сколько ему лет?
– М-м-м, не знаю, лайк … лет пятьдесят, шестьдесят? – Лейла поняла,
