ситуация?
– Нам следует перестать каждый раз удивляться, когда такое происходит.
– Такое? – с иронией спросил Тристан, приподнимая меч.
– Да, такое: подбитые ржавые танки идут в бой сами по себе, феи выходят к нам из невидимых замков, мечи отказываются сражаться. Без шуток, мы должны смириться с тем, что таков мир теперь.
– Вопросов наше смирение не уменьшит. Я бился этим мечом на тренировке вчера. Гаро и Тибо он бил без нареканий. Дело в тебе.
– А может, в тебе? – усомнился Илия, подбоченившись. – Я для всего Эскалота крайний, потому что во мне единственном они увидели чудо, но не весь Эскалот знает, что ты умеешь оживлять вещи. Вдруг ты и меч оживил сейчас?
– Да ничего подобного, – запротестовал Тристан. – У него даже имени нет. Хотя, подожди. Имя… Может, дело в Лоридале?
Илия закатил глаза, демонстративно захныкал, отставил Лоридаль в сторону и взял первый попавшийся клинок. Тристан занес меч, и тот лениво соскользнул по наплечнику Илии. Не удар – поглаживание.
– Хотя бы не швырнуло в сторону, как в прошлый раз.
– Странно, – протянул Тристан, оглядывая лезвие. – У него будто есть воля. В прошлый раз он меня одернул, а сейчас будто для порядка опустился, но не дал причинить вред. Как думаешь, у оружия бывают чувства?
Илия призадумался и вспомнил ощущение в начале тренировки. Не показалось ли?
– У «Ужаса» и «Восторга» теперь точно есть, где бы танки ни были, – ответил он, упомянув пробужденные Тристаном танки.
Рыцарь вздохнул.
– И почему Джорна к нему присмотрелась? Это меч сэра Мерсигера, он никогда не рассказывал, откуда его взял, – размышлял Тристан, а потом с жестяным лязгом хлопнул себя перчаткой по шлему. – Письмо!
– Я думал, ты уже прочел, просто поделиться не хочешь, – предположил Илия. – Ходил хмурый с самого приезда.
– Разберусь, – пообещал Тристан.
– Безусловно. А сейчас возьми другой меч.
Турнир проводился на центральной площади перед комплексом Белого Сердца. Ристалище и трибуны распростерлись так широко, что хватило места не только для знати, членов правления и их семей, но и для почетных горожан, сирот, ветеранов и многих гостей, которых Фонд пригласил на праздник. Неподалеку для участников турнира установили шатры, но Илия и пальеры переодевались в одной из комнат Белого Сердца. Лесли пристроила Ренару в доброволицы фондового отряда: его составляли сиротки, беженки, девушки из бедных или многодетных семей. Сейчас они пришли в одинаковых форменных платьях – бледно-зеленых, почти мятных, с белыми передниками, пелеринами и косынками. После приезда мать замучила Илию вопросами: «Косынки или чепчики? Может, платочки, но с рюшами на макушке?» Лесли тогда изобразила порхающими пальцами ореол вокруг головы. «Будут как радожские барыни», – прокомментировал он, отчего королева улыбнулась, с нежностью вспомнив родину. Девушки, кто грациозно, кто неуклюже, сделали реверансы Илии. Ренара выделялась копной рыжих волос, с трудом спрятанных в косу и под платок.
Доброволицы были приглашены помогать на турнире – поправлять доспех, подавать воду в перерывах, следить за состоянием бойцов и быть готовыми оказать первую медицинскую помощь. По просьбе главной медсестры девушки подошли к участникам засвидетельствовать, что они здоровы и готовы биться. Лесли взялась за Илию, и он краем глаза заметил, как Ренара уверенным шагом направилась к Тристану. Но тот еще на подходе поблагодарил ее и заверил, что полностью здоров, одет и в помощи не нуждается. Нерозданная забота горела в руках Ренары, по ее несчастному виду было заметно, что она хотела одарить ею именно Тристана. К Ренаре подоспел Оркелуз и попросил: «Не поможете мне застегнуть ремень? Я уже в перчатках». Он запрокинул голову и указал на шею. Илия сдержал улыбку. Оркелуз не славился рассеянностью, вряд ли он не проверил ремни до того, как надел перчатки. Ренара долго возилась с застежкой, демонстративно глядя только на пряжку и свои длинные пальцы. Оркелуз же без стеснения смотрел на нее, изредка отводя глаза, чтобы снова взглянуть, когда ее взор не нарочно поднимался к его губам. До Илии донеслось:
– Простите, пальцы скользят. Я почти застегнула, – пролепетала она.
– Можете не торопиться, я готов так стоять хоть весь турнир.
Открытие зазвучало веселыми трубами. Доброволицы вышли на небольшую сцену, где стоял микрофон комментатора, и исполнили государственный гимн «Густой эскалотский лес»:
Мой белый герой покрывается серою пылью.
Ему не к лицу седина, он юношей был горячей.
Он пылко горел, тесал из отеческой были
Идеологию обозленных мечей.
Он был генералом потешных парадных полков.
Летних мальчишек, не знающих маеты,
Он строил в колонны оскалившихся волков,
А мы им дарили локоны и цветы.
Мы даже рожали фарфоровых сыновей,
Отринувши пластик, как нуворишскую моду.
Драгоценная кровь не становилась новей,
Все новое было нам не в угоду.
Семейные древа: густой эскалотский лес.
Мы в самом верху, и солнце печет нам макушки,
Как все мировые войны, как, в общем, любой прогресс,
Где наши клинки заменили пушки.
Осипшие горны, несломленный барабан.
Мы – шрамы, потертости, сколы, былая стать.
Как всякий изъян, поющий историю нам,
Отсалютовавший почтенным моим летам,
В которые положено умирать.
Только сейчас Илия подумал, какой традиционной лентой староэскальская бытность вплелась в строки их гимна. Они замедлились, одряхли, застыли статуями, какие он встретил в чертоге Эльфреда. Но Эльфред мертв, его королевство дважды пало, и он передал Илии наследство и наследие. Теперь у Илии I есть свои статуи. Он ходит среди них, истинный король, и не знает, как их оживить. «Оживить…», – Илия украдкой посмотрел на Тристана. Первый рыцарь знал, как вдохнуть жизнь во все, у чего есть человекоподобный образ. И вот Илия добыл мысль и намерение Эльфреда Великого, встретил Тристана, чей дар станет орудием, чтобы вспахать поле его чаяний. Только бы у них все получилось, молил судьбу Илия, только бы статуи ожили.
Стрельбы закончились, ведущий объявил, что победитель может выбрать, кому он хочет посвятить свою победу. Отставной капрал, высокий, хмурый мужчина сорока лет с грубыми руками в мозолях засмущался, но подошел к трибунам, и руки из толпы протянули ему маленькую девочку со смешными помпонами на двух хвостиках. Мужчина подсадил малышку на плечо и объявил, что посвящает победу дочери. Девочка зарделась и спрятала личико в пухлые ладошки.
На ристалище вышли семнадцать пальеров и два офицера из высшего командования, заявленные во вторую номинацию. Пешие дуэли начались,
