– И все же, что случилось сегодня?
– Понимаешь, была одна защита докторской. Соискатель явный прохиндей. Не мог даже приличный текст заказать сделать. В диссертации ошибка на ошибке. Да и сам он сволочь, многое сделавший для развала отрасли. Вот решили мы с Павлом Андреевичем его проучить. Пришли на защиту, все его ляпсусы и откровенные подтасовки разложили по полочкам. Думали, хоть скандал устроим. Но нет, никакого скандала. Его пропустили единогласно. Весь совет элементарно куплен.
– И вас это удивило?
– Но, пойми, не так же нагло. Это же атомная промышленность, а не искусствоведение!
– Володя, нельзя прыгать вверх в падающем самолете. Поэтому падают все и атомщики и искусствоведы.
– А ты?
– Обо мне разговор особый. Я с этого самолета фактически уже спрыгнул. Хотя, понимаю, сравнение некорректно. Кстати, а как жизнь вообще. Мы не пересекались уже больше года. Где ты сейчас?
– В Минобороне нашу службу разогнали. Но меня взяли в Минатом.
– С удовольствием взяли, – вставил Каурин.
– Потом от Минатома стал сотрудничать с МАГАТЭ. Фактически работаю там. Но сложилась анекдотичная ситуация. Работу моей группы фактически финансирует Франция. Было даже специальное распоряжение французского правительства на этот счет.
– Представляете, Петр, – вставил Каурин, – из французского бюджета по специальному решению правительства Франции финансируется работа одного из структурных подразделений Минатома России! Вот как ценят Владимира в мире!
– Представляю. Это весьма почетно и лестно для Володи.
– Нет. У меня требуют все больше и больше взяток наличной валютой. Чиновники родного ведомства. Но дошло до того, что взятки стала вымогать и местная прокуратура. Нашли какие-то нарушения, грозятся посадить. Когда им говоришь чего-то по сути дела, ответ один – получаете много денег в валюте. Надо делиться. Я им говорю, что это же французское финансирование. Там нельзя просто так обналичивать деньги. Не верят и давят, и давят…
– Так бросай все к чертовой матери. И уезжай во Францию.
– А как же мои сотрудники?
– Возьми с собой пару самых толковых. Уж если ради тебя на такие исключения идут, парочку твоих согласятся взять?
– Но я не хочу уезжать!!! Я русский!!!
– Значит надо бороться.
– Как?! Разве мы не убедились, что политическая борьба в России это фарс?!
– А я и не предлагаю политическую борьбу.
– Не понимаю. Что же ты предлагаешь?
– Гражданскую войну. Ты же потомственный бомбодел. Помоги нам сделать бомбу. Это и будет твой вклад в победу русской национально-освободительной революции.
– Вы, Петр шутите. Причем неудачно, – насупился Каурин.
– А прокуратура, требуя у Володи взятки в валюте, шутит более удачно?
– Но можно доказывать свою правоту законными методами.
– Вы сегодня попытались сделать это. Причем в вопросе довольно второстепенном. Как, получилось? Или пришлось глушить депрессию алкоголем? Тогда за что пьем, коллеги?
– Я старый человек, вы уж извините, Петр. Но мне кажется, вам доставляет удовольствие строить из себя Мефистофеля.
– Павел Андреевич, – Петр впервые с момента своего многолетнего знакомства с Володей почувствовал раздражение. – Я ничего не строю. Это вы меня пригласили. Это вы плачетесь мне в жилетку. – Он вдруг вспомнил горящий взгляд Василия, и продолжал с еще большей уверенностью, – я знаю десятки людей, которые готовы бороться со всей этой сволочью. Нет, я ошибся. Не бороться – воевать. Воевать бескомпромиссно, тотально, до полного уничтожения. Не считаясь с потерями. Ни своими, ни чужими, ни попавших под руку случайных прохожих. Другого пути нет. Вы все равно потеряете все, что цените и чем гордитесь. Но хотя бы отомстите своим врагам. Спасите тех, кого они, оставшись безнаказанными, унизят, ограбят, обманут или убьют завтра. После того, как вы им сдадитесь без боя.
– Вы говорите о своих соотечественниках как о врагах!
– Такова логика всех гражданских войн. И не мы начали эту войну. Не мы десятками расстреливали пленных на стадионе у американского посольства в 1993 году. Не мы засовывали гранаты в промежность девчушкам на четырнадцатом этаже Белого дома. Не мы косили из пулеметов безоружную толпу у Останкино. Не мы отдавали Западу военные секреты, созданные отцами. Не мы убивали спящего генерала Рохлина, а потом сваливали это убийство на его жену. Не мы взрывали своих спящих соотечественников в их домах, чтобы потом все свалить на мифических террористов. Не мы фальсифицировали все выборы, а потом и вообще их отменили. Что вам еще надо, чтобы понять – война объявлена!
Чугунов, не стесняясь, орал на весь ресторан. На них испугано косились.
Ему вдруг стало весело.
– Впрочем, господа, коль скоро вы пригласили меня для психологической поддержки, перейдем к данной процедуре. Поговорим о женщинах. Это, я чувствую, вас взбодрит.
Но Володя посмотрел на него затравлено и сказал:
– От меня ушла жена.
Чугунов ввалился в свою коммуналку поздним вечером. Хмурый сосед в старых тренировочных трико с пузырями на коленях и тельняшке, их теперь в России носили все поголовно, показался в дверях своей комнаты.
– Петрович, тебе звонили три раза.
– Кто?
– Какая-то баба.
– Ты ей сказал, что я здесь бываю редко. Пусть звонит по мобильному.
– Она не знает твоего мобильного.
В России принято любого мужика, не достигшего определенного социального положения до старости лет звать по имени. Чугунову эта манера не очень нравилась, но это не тот вопрос, ради которого стоит соответствовать своим идеалам.
– Не обижайся, Колян, мне звонят достаточно редко.
– Да я что…
Их диалог прервал звонок.
– Чугунов, – раздался в трубке голос бывшей жены. Она всегда называла его по фамилии.
– Да.
– У меня к тебе дело.
– Какое?
– Скажу при встрече.
– Я не жажду с тобой встречаться.
– И все же придется! – сразу взвилась она.
– Осади, дорогая. И скажи лучше, в чем дело. Хотя бы в общих чертах. Вряд ли у тебя есть такие секреты, о которых нельзя просто сказать по телефону.
Вдруг он понял, что от него хотят. Что ж, он человек щедрый. Как можно миролюбивее он сказал.
– Слушай, у меня подозрение, что тебе потребовались деньги. Но ты боишься, что по телефону я тебе откажу. Не беспокойся. Если твои потребности в рамках моих возможностей, я тебе помогу.
Она не ответила прямо, а заголосила почти что со слезами.
