Оруэлла.
Мне нравилось бывать у Сида дома. Рассматривать дефицитные корешки на полках, выпивать, беседовать об изящной словесности. Нравилось — до одного события. Как-то вечером он звонит.
— Слушай, такое дело… в общем… У нас дома пропали сто рублей. Ты случайно не брал?
— Ты с дуба рухнул? — говорю. — Конечно, нет. И что значит, случайно? Случайно можно… в дерьмо наступить. Ты меня подозреваешь, что ли?
— Нет. Но… Сегодня, кроме тебя, чужих в доме не было.
— Значит, вчера потеряли! Спрятали куда-нибудь, забыли.
— Да нет! Мать точно помнит, что…
— Погоди. Ты же со мной был. Как я мог их взять?
Эге, — думаю, — а ведь я уже ему подсказываю.
— Я выходил из комнаты. Не в этом дело. Слав, если тебе нужны деньги… Ну, мало ли, бес попутал… Ты их оставь себе, а потом вернёшь… когда-нибудь.
— Да пошёл ты!
Ночью я плохо спал. Донимало нелепое чувство стыда. Приятель без тени сомнения обвиняет меня в краже. Что со мной не так? Или всё же — с ним? Это проекция, — убеждал я себя, — кому легко заподозрить другого, тот сам — латентный вор. К утру я почти верил, что украл эти деньги. Решил занять где-нибудь стольник и швырнуть ему в лицо. Лучше мелкими купюрами, чтобы долго собирал.
Сид отловил меня на перемене. По его суетливому оживлению было ясно, что деньги нашлись.
— С меня кабак, братан! — он завладел моей рукой. — Мать сунула в бельё и забыла! Совсем мышей не ловит. Всё понимаю, экскюзми, сорри. Но и ты меня пойми.
Эх, надо было плюнуть в его улыбочку. Но вшивая интеллигентность снова победила.
— Проехали, — сказал я.
Кстати. Лет через пять-семь Сид работал заместителем директора посреднической фирмы. Его туда пристроил владелец, школьный друг. И однажды — вот сюрприз! — с помощью нехитрой финансовой аферы Сидди обувает бизнес друга на тридцать штук зелёных. Конечно, был разоблачён, ободран до белья и выпинут под зад.
— Зачем? — спросил я. — Чего тебе не хватало?
— Не знаю, — поморщился он, — бес под руку толкнул.
Итак. Там и здесь — сто рублей. Совпадение? Нет… Тут надо уловить систему. Меня несправедливо обвинили в краже денег. Я страдаю ни за что, другая чаша весов пуста. Затем, чтобы восстановить некий метафизический баланс, я действительно краду эту сумму. Безнаказанно. Обстоятельства значения не имеют. Но как всё сошлось: финал ужасного года, туман в голове, пустой дом. Направленный свет лампы. И неумолимая пачка купюр на столе. Иногда они возвращаются. Привет из минувшего, Слава.
Мне часто снится эта деревня. Один и тот же липкий сон, бредятина в жанре нуар. За каким-то дьяволом я прибываю в Чучминскую школу. Директор хмуро подписывает бумаги, он всё ещё зол на меня. Однако работать по-прежнему некому. Я иду по коридору. Невнятные приветствия коллег, смешки и глумливые взгляды учащихся. Сейчас мне придётся зайти в класс и начать урок. Разумеется, я не готов. Господи, забери меня отсюда! «Опять бражки напились», — вздыхает завуч Тамара Семёновна…
Безжизненный свет зимнего вечера, уже наваливается тьма. Снег резко хрустит под ногами. Кончается улица, за ней — придавленные небом холмы до горизонта. Крайние избы, размытые пятна окон. В нашей кто-то есть. Я догадываюсь — кто, вернее, знаю. Обиваю валенки на крыльце. Где-то здесь должен быть веник…
Человек курит, сидя у печки. Он едва узнаваем. Да он ли это? Телогрейка, седые космы. Из морщин выглядывают тусклые глаза. «Приехал всё-таки, — говорит он, — а я думал, ты не вернёшься. Ничего, теперь поработаем вместе. Целая вечность впереди».
Проснувшись, я не иду в душ, чтобы смыть остатки кошмара. Всё равно не получится. Я лежу и пытаюсь разобраться: зачем он изводит меня. Что важного скрывает этот год? Тогда я ещё не осознал, где мне стоит жить и как. Но точно понял, где и как мне жить нельзя. Я бессвязно думаю о том, что все мои последующие жизни есть, по сути, бегство из села Чучминка Татарской ССР. О том, что восемьдесят седьмой никуда не делся, лишь неуклюже прячется за тонкой пеленой разделяющих нас лет. О том, как бестолково искать за ней ответа. О том, что никто не придёт назад.
Когнитивный диссонанс
Для секретных разговоров выходили на чёрную лестницу — покурить. С усилием открывалась дверь, тянуло нежилым сквозняком, извёсткой, пылью. Акустика раскачивала звуки, говорить хотелось шёпотом. Мы устроились под форточкой, достали сигареты. Точнее, достал я, а Ольга заявила:
— «Магна» — отрава пролетариата. Хорошо, что я бросила.
И элегантно угостилась.
— Что за новость-то? — я щёлкнул зажигалкой, — рассказывай уже.
Ольга, референт и тёзка моей начальницы, зябко шевельнула плечами. Дым, поколебавшись, выскальзывал на улицу. Снаружи доносился ровный гул шоссе. Окурки в блюдце хранили интимные следы помады. Минуту назад, в коридоре, Ольга шепнула: «Есть новость… Не здесь».
Наконец она спросила:
— Это ведь твоя статья «Защиты эго и локация конфликта»?
— Да. Но… неопубликованная. «Вопросы психологии» бортанули. Рюрикова отдала в «Психологический журнал». Обещала замолвить там. А что?
— Она взяла кусок себе в докторскую. Ты знал?
— Я… не понял.
С интонацией воспитателя младшей группы Ольга повторила:
— Она включила. Часть твоей статьи. В свою диссертацию.
— Как это так — включила?
— Так. Я сама набирала. Она пометила, что вставить и куда. Вижу, на титуле автор — Смирнов… э-э, да ты не знал, — Ольга вздохнула. — Мерзко, да?
Я безуспешно стягивал пыльный мешок с головы.
— То есть… дословно что ли? А… кавычки, ссылки?
— Мм-мм. На что ссылаться?
— Ну, «в печати» там, я не знаю… Она пристроила статью в журнал. И когда опубликуют, добавит…
— Вряд ли. Финальный вариант докторской будет готов через пару недель.
Я открыл рот и понял, что спрашивать больше нечего. Хотелось завершить, а лучше отменить этот нелепый разговор. Я сказал:
— Дашь мне глянуть на финальный вариант?
— Само собой, — Ольга, морщась, затушила сигарету, — но больше никому об этом,
