умные слова. Автора не помню и точную формулировку — тоже, а суть перескажу. Суть в том, что если, дескать, ты стреляешь в прошлое из рогатки, то оно выстрелит в тебя из пушки. Умные слова. Я, когда их услышал, обрадовался, думал, ну, начнем мы историю изучать всерьез. А у нас в историки полезли все, кому только не лень!
И опять было видно, что слова и мысли эти преследуют его давным-давно, но нет ему ответа, нет ему спокойствия.
— Все я от ответа ухожу, а, Игорь Викторович? — усмехнулся краевед. — Короче говоря, поскольку я и подобные мне официальными историками не признаны, в их сообщество высокое не допущены, общаемся мы между собой. На кустарном уровне, конечно, по знакомству, но зато уж друг другу палок в колеса не суем, а, напротив, помогаем. Так вот, есть у меня товарищ в городе Перми, это тут же, на Урале. Познакомились мы случайно, и оказалось, что много у нас общего. Вот он мне и прислал копию документа из своего архива. Ну как «документа»! Также где-то услышал историю, расспросил того, кто рассказывал, записал и попросил, так сказать, автора удостоверить факт события.
— И вы считаете это «документом»? — Корсаков приложил все силы, чтобы сдержаться.
Надо же! Какие-то сплетни и слухи они, видите ли, «фиксируют» и «удостоверяют»! И вдруг откуда-то из глубин подсознания пришел смешок нахальный и высокомерный. «А сам-то ты, голуба, с чего собираешься свою статью писать? А почему это письмо, в котором человек искренне описывает то, что он видел и делал, должно быть отвергнуто только потому, что кто-то ему не верит?»
И было в давней обиде этого старика что-то истинное, настоящее.
— А что же считать документом? — усталым голосом спросил Рукавишников. — Только то, что вы соизволите таковым называть? Так ведь вы и сами-то, там, наверху, друг с другом договориться не можете, а уж с нами-то, простыми смертными, и подавно. — Он опустился в свое кресло. — В общем, товарищ этот, из Перми, прислал мне свою запись. А суть записи в том, что в конце июля того самого восемнадцатого года некий врач в Перми рассказывал, будто лечил он кого-то из великих княжон. То ли простуда, то ли что-то нервное, определить очень трудно. Коллега-то мой записывал рассказ уже где-то в шестидесятых, а рассказывал ему внук того доктора. Можно было бы, конечно, усомниться, но есть свидетельства иных людей, и есть одно доказательство, которое для меня, например, неоспоримо.
— Что же это за доказательство?
— Фотография всей императорской семьи, на которой великая княжна собственноручно написала слова благодарности врачу. И, что важно, с очень интересной формулировкой. Вот, погодите… — Он присел к своему столу, открыл один из ящиков, вынул тетрадь. — Все расписано, все на своих местах, — бормотал он, переворачивая страницы. Потом встал из-за стола, подошел к стеллажам и достал картонную коробку. Из коробки вытащил конверт. — Так… вот… Надпись такова: «Моему избавителю от внезапно осиротевшей навсегда. Июля тысяча девятьсот восемнадцатого, двадцать третьего дня. Анастасия». Вот такие дела. Если сопоставить с тем, что принесли вы, то получается как раз строгая и единая линия: Николай и Аликс расстреляны злодеями в лесу, а детей спасают поодиночке, как описано в вашем документе. Отсюда и слова о «внезапно осиротевшей». И по рассказу внука врача, девицу, именуемую княжной, сопровождали два бравых молодца в гражданском платье, но с военной выправкой.
— А совпадение? — продолжал гнуть свою линию Корсаков.
— Давайте рассуждать здраво, — предложил Рукавишников. — Вы ведь не знали, что где-то есть свидетельства, подтверждающие подлинность вашего документа? Не знали. Насколько, по вашему, велика вероятность того, что я мог каким-то образом вынудить вас прийти именно ко мне?
— Невелика, — признал Корсаков.
— Равна нулю, — констатировал Рукавишников. — Но два документа, случайно оказавшиеся рядом, слишком серьезно перекликаются друг с другом. Вы не находите?
Корсакову снова не оставалось ничего иного, как согласиться.
— И ведь совпадают так, что это не бросается в глаза своей назойливостью, верно?
— Верно.
— Ну, а дальше можете решать сами. И еще о совпадениях… — Рукавишников пожал плечами, выражая недоумение. — Никак не могу понять, почему профессиональные историки не хотят замечать очевидного, почему упускают совпадения, бросающиеся в глаза!
— О чем вы? — спросил Корсаков.
— О самом простом и заметном! — снова начал яриться Рукавишников. — Вот, смотрите сами: июль восемнадцатого! В Москве собираются на свой съезд левые социалисты-революционеры, проще говоря, эсеры! Они входят в состав первого советского правительства, но все время в нем бузят, протестуют против всего! Шестого числа начинается их съезд, на котором они протестуют против Брестского мира. Против него, кстати, многие ведь возражали, но Ленин все-таки своего добился, и мир был заключен, а эсерам это не нравится, и они обвиняют большевиков в предательстве интересов революции! — Рукавишников демонстративно развел руками и продолжил: — Но ведь мир-то не был выдумкой Ленина, декрет о мире был принят съездом, на котором были и эсеры, оказавшиеся по этому вопросу в полном меньшинстве. Ну, так что же тут протестовать? Вас не поддержали — встречайтесь с людьми, доказывайте, что мир вреден! А они вместо этого устраивают мятеж! Знаменитый и бесполезный мятеж шестого июля!
— Какая связь? — надоело молчать Корсакову.
— В Москве — шестого июля, а в Рыбинске и Ярославле мятеж начинается восьмого июля…
— То есть через два дня? — спросил Корсаков.
— Именно! И хотя сейчас всюду доказывают, что мятеж был организован по планам Добровольческой армии, в этом принимал самое активное участие Борис Савинков, который, как всем известно, возглавлял боевую организацию эсеров, которая занималась терроризмом.
— И что это значит?
— Это значит, что мы вполне можем предполагать, что и появление в Екатеринбурге этих двух групп, которые описаны в вашем документе, вполне возможно.
— Одну присылает Добровольческая армия, вторую — Савинков, то есть эсеры?
— Именно!
— Ну, а смысл-то какой? — не сдавался Корсаков. — Если, как вы сказали, Савинков участвовал в организации мятежа в Ярославле, то в Екатеринбург-то ему зачем людей посылать? Если он хоть как-то сотрудничал с Добровольческой армией, а она отправляет людей, чтобы вывезти Романова, то зачем ему-то отправлять своих людей с заданием — Романова убить! Не логично?
— Как сказать! Как сказать! — воскликнул Рукавишников. — Савинков был скорее активной личностью,
