высокого амфитеатра, смутно напоминавшего Колизей, но гораздо более крупного. Вдали высились зрительские ряды, которые стремительно заполняла толпа. От первого ряда его отделяли метров десять – и четыре существа.
Это были ужасные, совсем не похожие на людей чудовища. На жирных мешковатых темнокожих тушах сидели бесформенные, абсолютно черные шары, покрытые асимметричными беловатыми отметинами. В каждом шаре была дыра, из которой свисали тонкие бледные ленты, а над дырами располагались белесые глянцевые диски с черными точками посередине.
Тела существ покрывала черная субстанция, благодаря которой различить можно было лишь их антропоидные силуэты. Дойл заметил, что из этой субстанции торчат непонятные отростки, но не смог определить их предназначение.
Один из длинных отростков свисал из того места, где, предположительно, должен был находиться пупок, и напоминал слоновий хобот. У другого отростка, покороче, на конце имелась яйцевидная выпуклость. Дойла едва не стошнило, когда одно существо вскинуло руку и из подмышки лениво высунулся розоватый язык.
По толпе прокатился ропот, перешедший в рев. Люди в дальних рядах запрыгали и заплясали. Четверка начала приближаться, размахивая своими отвратительными отростками.
Над головой Дойла вновь появилось светлое пятно, засияв странным ярким огнем, которого Дойл уже привык бояться. Существа испуганно ретировались на безопасное расстояние. На этот раз Дойл был готов. Его мускулы заходили ходуном при виде материализовавшегося из света ужаса, и он снова полетел во тьму, затратив на этот раз гораздо меньше усилий.
Из бесцветной мглы он переместился на ослепительно-белую ледяную равнину под черным беззвездным небом. Куда ни глянь, не было видно ни единого сооружения. Лютый мороз пронизывал Дойла до костей, словно он был в открытом космосе. Он не стал дожидаться появления преследователя и усилием воли перенесся в следующий мир.
Тут он очутился на поверхности черной желеобразной субстанции, которая то вздымалась, то опускалась под ногами, словно шкура гигантского чудища. Эта черная кожа тянулась на много миль вокруг. Вскоре над Дойлом загорелся предупреждающий свет, и он, трясясь, сбежал сквозь завесу тьмы.
В следующем мире почва была твердой, промерзшей, а над головой раскинулось удивительно прекрасное ночное небо с незнакомыми созвездиями, среди которых горделиво сияла большая белая комета. Из этого мира Дойл переместился в странное место, где под ногами был лед, а может, стекло. Глубоко внизу виднелись то ли вмерзшие, то ли намеренно захороненные там смутные фигуры – колоссальные и, насколько он мог разобрать сквозь мутную полупрозрачную субстанцию, совершенно непохожие на людей.
Следующее видение оказалось худшим из всех. После стремительного падения в темноту Дойл очутился посреди огромного города, шпили которого уходили высоко в черное небо, где бежали две ослепительно алые луны, движение которых почти можно было уловить невооруженным глазом. Город был огромным и потрясал воображение – косые черные башни и крепости не подчинялись привычным принципам геометрии. То было скопление неописуемых каменных уродств, образец архитектурного безумия, и у Дойла сильно заболели глаза, когда он попытался осмотреть эти невероятные сочетания углов и плоскостей.
Дойл успел заметить, что город кишит аморфными, кошмарными обитателями, и испытал ни с чем не сравнимый ужас. Не задерживаясь, он в очередной раз отчаянно бросился в поджидавшую его черную бездну.
Казалось, он не одну тысячу лет падал сквозь безграничную пустоту. Но вдруг очнулся, мокрый и задыхающийся, в своем родстере. В предрассветной мгле виднелись очертания ближайших деревьев.
Дрожа, Дойл потянулся к бардачку. В горле пересохло, в голову словно вбивали гвозди. Нужно было попить. Его рука взялась за бутылку и тут же замерла.
Необъяснимым образом над ним снова возникло пятно света!
Дойл вжался в спинку кресла и в ужасе вытаращил глаза. Из пустоты, пульсировавшей от напряжения космических сил, появилась чудовищная сущность. Постепенно она закрыла собой ослепительное пятно, и Дойл увидел над головой отродье чужого, неведомого измерения – Иода, Охотника за Душами!
Богомерзкий фантом был не однородным, а как бы сшитым из множества несочетаемых элементов. Сквозь полупрозрачную чешую просвечивали удивительные минералы и кристаллы, а тело ужасного создания окутывал мерзкий, тягуче переливавшийся пульсирующий ореол. С пористой шкуры на капот капнула какая-то жижа и стекла вниз, выпустив отвратительные, похожие на вьющиеся растения отростки, которые с жадным хлюпающим звуком принялись извиваться.
Это был ослепительный космический ужас, порожденный чужой вселенной, потусторонняя доисторическая сущность, призванная из глубины веков древней магией. На Дойла пристальным взором мидгардского змея уставился громадный фасетчатый глаз; существо приблизилось, многозначительно поигрывая канатообразным щупальцем.
Дойл изо всех сил попытался порвать невидимые путы, вновь обездвижившие его. Он напрягся до мучительного стука в висках, но ничего не произошло – лишь тонкий пронзительный свист вырвался из отверстия в морщинистой коже существа. Щупальце поднялось и, словно змея, метнулось к лицу Дойла. Он почувствовал холодное прикосновение ко лбу, и мозг сковала непостижимая ледяная агония.
Мир ослепительно вспыхнул и потух, и Дойл почувствовал, как к его мозгу что-то присосалось. Нахлынула нестерпимая боль, и жизнь заструилась прочь из его тела.
Затем боль в голове стихла и прекратилась совсем. Снова раздался короткий пронзительный свист, растаявший где-то вдалеке, и Дойл остался один в угрюмой, гнетущей тишине.
На дороге не было никого, кроме неподвижного водителя в машине.
Элвин Дойл попробовал пошевелить рукой, но не смог. Охваченный леденящим ужасом, он попытался закричать, позвать на помощь, но с застывших губ не сорвалось ни звука.
Он вдруг вспомнил, о чем рассказывал Бенсон:
«…Иод извлекает из существа жизненную силу, оставляя лишь сознание. Мозг продолжает жить, хотя тело умирает. Это… жизнь-в-смерти».
Дойл ненадолго провалился в забытье. Когда он очнулся, то увидел вокруг машины с десяток зевак. Мужчина в форме цвета хаки наклонился к нему с зеркалом. Затем печально покачал головой.
– Нет, он определенно мертв. Посмотрите, – ответил он на вопрос, которого Дойл не услышал, и поднял зеркало. – Видите?
Дойлу хотелось закричать, сказать им, что он жив. Но губы и язык были парализованы. Он не мог издать ни звука. Тело ничего не чувствовало; разум как будто не осознавал его существования. Вскоре лица людей расплылись, превратившись в бледные пятна, и в ушах загремел безумный гром.
Гром был удивительно ритмичным. Серия последовательных ударов – стук падавших на крышку гроба комьев земли – выражала запредельный ужас существования, которое не было ни жизнью, ни смертью.
Взгляд за дверью
Дом был отвратительно дряхл. Я почувствовал это сразу. Обычно я не слишком подвержен подобным впечатлениям, но высокий особняк с мансардой, в котором обосновался Эдвард Кин, словно бы извергал физически ощутимые миазмы пыльной древности. Располагался дом в ложбине между холмами Новой Англии,
