разгибал руку с револьвером, несколько выстрелов сверкнули в темноте. Пулевые отверстия покрыли потрепанный камзол, взгляд старика остекленел. Оступившись, дворецкий рухнул на колени и испустил свой последний вздох.
Калеб устало выдохнул, небрежно прикоснувшись к порезу на щеке.
— До свадьбы заживет, — вернул он все оружие на место.
Первая клетка оказалась пуста, а вот вторая...
— Сучий!
Перед Калебом сидел истощенный юноша. Одна его рука была вытянута вверх, прикованная к стене, вторая просто отсутствовала. Уши и хвост — ободраны, тело — в ранах от рапиры. Казалось, вервольф уже мертв, но, услышав шаги рядом…
— Х-х-х, — прохрипел он, чуть приоткрыв глаза. — С-Союз?
Голубоглазый немедля несколько раз кивнул.
— Держись, я тебя вытащу! — перекинул он винтовку за спину.
— Нет... — глаза тускнели. Серебро захватывало тело.
— Место! Мне нужно знать место! — понял Калеб, что юнцу осталось недолго.
— Акулий Предел... — и стихающим шёпотом бывшему охотнику продиктовали на подставленное ухо широту и долготу конечной точки.
Оборотень Мистического Союза смог продержаться, смог выполнить миссию. Тело его обмякло. Не закрывая глаза, он просто замер, голова чуть поникла. Калеб несколько секунд проглатывал горечь и, проведя пальцами по глазам незнакомца, отпустил его душу в вечный сон. Поднявшись на ноги, мужчина осознал, что теперь он и только он знает местонахождение потерянной дочери Клифа. Прокрутив барабан револьвера, Калеб поставил для себя новую цель.
* * *
Почему именно в этот момент я вспоминал слова лже-Риты?.. Она же Беатриси.
Когти пробивают грудь охотника! Инженер направил пулеметы в мою сторону.
«Достойны ли люди жить?» Хм. Достойны, каждый имеет на это право...
Подставляю тело убитого под град пуль, прикрываясь им, как щитом.
Вот только теперь я бы спросил в ответ: «Достойны ли этого оборотни и ведьмы?».
Улицы заполняются новыми стрелками. Разные корпуса, разное оружие, и все как один целятся в меня, стреляют, кидают гранаты, вызывают дым.
Розоволосая мыслит однобоко, для неё есть только черное и белое. Очередное высшее существо, сделавшее неправильные выводы. Как это просто — поставить ярлык и забыть.
Взрыв! Еще один! Площадка перед церковью заполнилась непроницаемой завесой.
Уродливая и прекрасная жизнь как она есть. И все, что остается...
Мой глаз пылает алым.
…Плыть по этой гребаной реке, терпеть, надеяться, что рано или поздно течение сбавит напор. Нельзя сдаваться, нельзя тонуть, нельзя вязнуть в этом дерьме. Все мы достойны и смерти, и жизни, и, пока есть время…
…надо выть во всю глотку!
— Ра-а-а-а!
Вынырнув из дыма, несусь неостановимой машиной смерти! Десятки людей на пути, еще десятки подходят подкреплениями. Нити стопорят, Берсерк пылает, когти рассекают плоть. Кровь, внутренности, пустеющие взгляды. Каждый удар, каждое движение отнимает жизнь! Серебро жжется, но не останавливает, пули ранят, но не останавливают. Паника заполняет людские сердца.
— Что это за волк?! — кричит женщина в треуголке.
Оторвав ногу у часового, с разворота кидаю закручивающуюся деталь. Металл, проломав несколько голов, врезается в дом. Секира покидает мою грудь! Её взмахи делят людей на половинки, тел с каждой секундой становится все больше. Меня накрывает эйфория, кураж боя, злоба. Еще рывок! Удар отсекает руку, бегу дальше! Кидаю секиру, она, упав сверху вниз, рубит инженера вдоль, впившись в каменную кладку. Схватив тяжелое “древко”, с разворота убиваю еще двоих!
— А-а-а! — массовый боевой клич, звенят серебряные клинки.
Со всех сторон напрыгивают охотники, используя силу протезов, со всех сторон пытаются ранить меня.
А я бью, бью в ответ, все меньше заботясь о защите. Мертвецы падают под ноги, еще один, еще и еще. Свободная рука сдавливает хрупкую голову, кидаю в кучу к остальным. И когда до охотников наконец доходит, что их силы редеют с пугающей скоростью…
— Отступить! Перегруппироваться!
Ужас на лицах.
Силы человечества видят... как черный оборотень, пылая алым, стоит на горе трупов прямо напротив церкви. И я вою, вою изо всех сил. Я достоин жизни — и как человек, и как зверь! Я встану под самый сильный напор, но не сдвинусь. Проложу путь для тех, кто стал моей семьей!
Выдыхаю пар. Без Новы безумие начинает подкатывать к мозгам, окрашивая все в красный. Р-р! Пора идти на место встречи! Накапливаю татуировки. Первым прыжком цепляюсь за стену церкви, вторым забираюсь на купол. Сейчас меня видят все, видят, как скверна в моем лице буквально держится за религиозный знак их Безликого бога, пачкая его свежей кровью. Еще один громогласный вой летит над площадью… Нет... Он летит над всем Пьетро. Он заканчивает сегодняшнее безумие и провозглашает новое. Вой, полный боли, вестник перемен.
Уже ничего не будет как прежде. И скопившаяся за все время злость отдалась во мне странными чувствами. Вылилась в крик, в предупреждение.
— Меня зовут Клиф! — взмахнул я секирой, и та растворилась в потоке ветра. — И я убью любого, кто посмеет оспорить мое право на жизнь!
Рык усилился Берсерком. Гром на затянутом небе. Я — словно предвестник, глашатай неминуемого конца. Видя, как оторопели люди внизу, не слушая приказов командиров и жриц, я беспрепятственно пробежал по крыше и приземлился позади церкви.
— Мать... — дернулся Калеб. — Клиф? — Скобный прятался за небольшими кустами.
— Я в порядке, мы можем идти? — не проговорил, но яростно прорычал я. Калеб выпялился на меня. Неужели все так плохо?
— Ты точно в пор...
— Ра! Калеб, чтоб тебя! — щелкнул я пастью, не давая договорить.
Бывший охотник положил ладонь на рукоятку пистолета, но понял, что это больше привычка.
— Информация у меня, валим! — указал он в сторону. — Там парк, оторвемся от погони!
— Погнали!
Осматриваясь по сторонам, я дал возможность напарнику чуть убежать вперед: желание убивать все еще пылало внутри. Ощутить вкус мяса. Услышать предсмертные вскрики. И, приблизившись к широкой луже в подворотне, где снег, тая, превратился в ручей, я посмотрел на свое отражение. Раны по всему телу, я был буквально покрыт ими, уголок пасти ободран, виднеются выпирающие клыки, руки в корке крови, ее целый слой, и не видно ни дерева, ни черной шерсти. Как я вообще еще жив? Я стал настолько невосприимчив к боли? Не чувствую усталость, деформированный свинец со звоном выталкивается наружу, как и вытекающее через порезы серебро. На долю секунды мне показалось, что я больше не оборотень, а что-то иное.
— Клиф? — остановился Калеб.
— Да, — фыркнул я сам на себя.
