— Он что-то засунул себе в рот задохнулся — не успели вытащить. Наверняка сидел и ел один на кухне.
— Почему вы никогда мне об этом не рассказывали?
Холланд с несчастным видом посмотрел на Сейера.
— Но вы же расследуете смерть Анни, — прошептал он.
— Несчастные случаи тоже важны.
Возникла долгая пауза. Высокий лоб Холланда потел, он непрерывно тер свои пальцы, как будто они потеряли чувствительность. Перед мысленным взором проносились нелепые картинки: Анни в красном комбинезоне и в шапочке выпускницы, Анни в свадебном платье. Анни с грудным ребенком на коленях. Фотографии, которых он никогда не сделает.
— Расскажите о том, как Анни отреагировала на это несчастье.
Холланд поднялся со стула — видно было, что он напряженно думает.
— Я не помню число, но помню день, потому что мы проспали. У меня был выходной. Анни поздно вышла к автобусу и потом рано вернулась из школы, потому что не совсем хорошо себя чувствовала. Я не решился рассказать ей сразу. Она ушла к себе и легла, чтобы немного поспать.
— Она была больна?
— Да нет, она никогда не болела. Видимо, просто что-то подцепила, но быстро оправилась. Она проснулась позже днем, я сидел в гостиной и боялся сказать ей. Наконец я вошел к ней в комнату и сел на край постели.
— Продолжайте.
— Ее будто парализовало, — задумчиво сказал он. — Парализовало от страха. Она только отвернулась и накрылась с головой одеялом. В последующие дни она почти не показывала своих чувств, как будто скорбела в тишине. Ада хотела, чтобы она зашла в тот дом с цветами, но Анни отказалась. На похороны она тоже не пошла.
— Вы с женой там были?
— Да, были. Ада беспокоилась, что Анни не хочет идти, но я постарался объяснить, что для ребенка это слишком большой стресс. Анни было всего четырнадцать.
— Угу, — пробормотал Сейер. — Но она, наверное, ходила на могилу потом?
— Да, ходила. Много раз. Но ни разу больше не заходила в тот дом.
— А с родителями поговорила?
— Говорила. Она была с ними близко знакома. Особенно с матерью. Через некоторое время они отдалились друг от друга. Разумеется, очень трудно общаться как ни в чем не бывало после такой трагедии. Нужно найти в себе силы начать все заново. И невозможно остаться таким же, каким ты был. — Он говорил с самим собой, как будто рядом никого не было. — Только Сёльви осталась прежней. Меня удивляет, как можно остаться прежней после всего, что произошло. Но она как будто вся внутри себя. Ну что ж, мы же должны принимать наших детей такими, какие они есть, верно?
— А Анни? — осторожно спросил Сейер.
— Да, Анни, — пробормотал Холланд, очнувшись. — Анни никогда уже не была прежней. Я думаю, ей стало ясно, что мы все когда-нибудь умрем. Я помню, как это было со мной: я был маленьким, когда умерла моя мать, это было хуже всего. Не то, что она умерла и не вернется. Что я тоже умру. И мой отец, и все, кого я знаю.
Его глаза были устремлены в пустоту. Сейер слушал, наклонившись вперед, его локти покоились на письменном столе.
— Нам нужно обсудить кое-то еще, Эдди, — сказал он наконец. — Но прежде я должен сказать вам одну вещь.
— Не знаю, выдержу ли я, если узнаю что-то еще.
— Я не могу скрывать это от вас. Мне не позволит совесть.
— Что ж, говорите.
— Вы не помните, чтобы Анни когда-нибудь жаловалась на боль?
— Нет, никогда. Только один раз, когда купила кроссовки с амортизатором. У нее болели ноги.
— Я выражусь точнее: говорила ли она когда-нибудь о боли в низу живота?
Холланд неуверенно посмотрел на своего собеседника.
— Я никогда не слышал. Наверное, вам лучше спросить Аду.
— Я спрашиваю вас, потому что понял: именно вы были дочери ближе всех.
— Да. Но эти женские проблемы — я никогда не слышал о них.
— У нее была опухоль в матке, — тихо сказал он.
— Опухоль?
— Опухоль размером примерно с яйцо. Злокачественная. Распространившаяся на печень.
Теперь Холланд окончательно оцепенел.
— Это ошибка, — уверенно сказал он через какое-то время. — Анни была здорова как никто.
— У нее была злокачественная опухоль матки, — твердо повторил Сейер. — И через короткое время она бы заболела очень сильно. Шансы, что болезнь привела бы к смерти, были очень велики.
— Вы хотите сказать, что она все равно умерла бы? — В голосе Холланда появились агрессивные нотки.
— Так говорит судебная медицина.
— То есть я должен быть счастлив, что она избежала страданий? — Он выкрикнул это вне себя, и капля слюны попала на лоб Сейера. Холланд спрятал лицо в руках. — Простите, — полузадушено сказал он, — но я ничего не понимаю. Того, что случилось.
— Либо она сама не знала о своей болезни, либо терпела боль, но решила не посещать врача. В ее медицинской карте нет никаких записей об этом.
— Там наверняка вообще нет никаких записей, — тихо произнес Холланд. — У нее никогда не было проблем со здоровьем. Ее пару раз в год прививали, и все.
— У меня к вам большая просьба, — продолжал Сейер. — Я хочу, чтобы вы попросили Аду прийти сюда, в участок. Нам нужны ее отпечатки пальцев.
Холланд устало улыбнулся и откинулся на спинку стула. Он не выспался, и все поплыло у него перед глазами. Лицо комиссара легко мерцало, то же самое происходило с занавесками на окне, а может, это просто сквозняк шевелил их.
— Мы нашли два вида отпечатков пальцев на пряжке ремня Анни. Некоторые из отпечатков могут принадлежать вашей жене. Она рассказывала, что часто по утрам клала одежду на стул для Анни, так что могла оставить на пряжке отпечатки. Если это не ее отпечатки, они могут принадлежать преступнику. Он раздел ее. И должен был прикоснуться к пряжке.
Наконец Холланд понял.
— Попросите вашу жену прийти как можно скорее. Она может связаться со Скарре.
— Ваша экзема, — внезапно произнес Холланд и кивнул на руку инспектора. — Я слышал, что зола помогает.
— Зола?
— Посыпьте руку золой. Зола — это самое чистое вещество в мире. Она содержит соли и минералы.
Сейер не ответил. Мысли Холланда как будто сделали резкий разворот и исчезли вдалеке. Сейер не мешал ему размышлять. В комнате было так тихо, что, казалось, оба слышат дыхание Анни.
* * *
Хальвор пообедал за раздвижным столом на кухне свиной колбасой и вареной капустой. Поев, он прибрал за собой и укрыл пледом бабушку, дремавшую на диване. Потом вернулся в свою комнату, задернул занавеску и уселся перед монитором. Так он проводил теперь большую часть свободного времени. Он перебрал в уме большинство музыкальных произведений, которые, как он знал, любила Анни, и ввел в строку пароля их названия и имена исполнителей. Потом он попытал счастья с названиями фильмов — только для «галочки», поскольку это был не совсем стиль Анни — выбрать для пароля что-то подобное. Задача, казалось, не имеет решения. Не говоря уже о том, что она могла сменить пароль, как это делают военные, когда дело касается военных тайн. Они там, в министерстве обороны, используют пароли, которые автоматически меняются много раз в секунду. Он читал об этом в журнале. Пароль, который все время меняется, почти невозможно вскрыть. Он попытался вспомнить, когда Анни в последний раз открывала свою папку и блокировала ее заново. Это было много месяцев назад, незадолго до осени. У него возникло чувство безнадежности, когда он думал обо всех комбинациях, которые можно составить из всех букв и цифр на клавиатуре. Но ведь Анни наверняка не стала бы изобретать ничего бессмысленного. Она использовала что-то, что произвело на нее впечатление, или что-то, что она знала и любила. Он тоже знал кое-что из того, что она знала и любила, поэтому продолжал свои попытки. Время от времени бабушка кричала из комнаты, что хочет есть. Тогда варил ей кофе и намазывал маслом пару лепешек или вафлей, если они были. Для очистки совести он некоторое время смотрел вместе с ней телевизор, чтобы составить ей компанию. Но всей душой стремился в свою комнату и при первом удобном случае уединялся там. Он сидел до полуночи, потом ложился в постель и гасил свет. Он всегда лежал и слушал звуки, пока не засыпал. Часто ему вообще не удавалось заснуть, и тогда он пробирался в комнату бабушки и вытаскивал у нее из стакана «Stesolid». За все это время он ни разу не слышал шагов снаружи. Пытаясь заснуть, он думал об Анни. Синий был ее любимым цветом. Шоколад, который она любила больше всего, был «Dove» с изюмом. Он заносил некоторые слова в память и хранил их там, пока не понадобятся. Сдаваться нельзя. Когда он наконец найдет его, то поразится, насколько очевиден пароль, который она выбрала, и он скажет себе: я должен был об этом подумать!
