ямки под костерок возвышался небольшой глиняный камелек, рядом были аккуратно сложены полешки, а к левой стене был пристроен низкий орон, покрытый шкурами – лисьей и оленьей. Над ороном был подвешен пучок трав, вместо сколотой по краю плошки на дощечке примостились туесок и две чаши.
Удивленно изучая изменившуюся обстановку, Тураах терялась в догадках: чьим тайным встречам, а в подобном месте они могли быть только тайными, она стала невольным соглядатаем?
Об уутээне знали только она да Табата. Кто же мог быть третьим? Чаши-то две!
Тураах села на орон, провела ладонью по мягкому ворсу меха. Пальцы нащупали под шкурами выпуклость. Откинув край покрывала, удаганка взяла в руки находку.
На раскрытой ладони тускло поблескивала металлическая накладка-олень, служившая некогда украшением на кафтане ойууна. А рядом лежал девичий браслет, собранный из подкрашенных можжевеловых бусин.
Тураах уже видела такие. Более того – многие зимы носила подобную на запястье.
Не может быть… Такие бусины наверняка есть у каждой рукодельницы улуса.
Это совсем необязательно была рыжеволосая Алтаана, ведь так?
Они ведь из одного племени, им нельзя!
Одно дело Тимир: все знают, что дархан Чоррун привез его некогда издалека. Не то пожалел, подобрал сироту где-то на ярмарке, не то забрал от матери нагулянного на стороне сына.
При мысли о Тимире в груди снова кольнуло: если Тураах права, даже самое чудесное украшение не откроет кузнецу пути к сердцу Алтааны.
Им было нельзя…
Но именно это «нельзя» как раз и оправдывало тайные встречи в уутээне. И глупую попытку Белого ойууна пробраться в Нижний мир: не мог же Табата не знать границы отведенных ему сил!
Размашисто шагая к улусу, Тураах беспокойно перебирала в руках нанизанные на нитку бусины.
И спросить некого. Табата погиб. Алтаана сейчас тоже ответить не может.
Тем не менее ноги сами вынесли удаганку к юрте Уйгууны. Распахнув дверь, Тураах вошла внутрь.
Туярыма и Уйгууна обернулись на звук. Глаза Уйгууны были полны слез:
– Как знала, спасительница наша! Алтаана-то… пришла в себя!
Забыв обо всем, Тураах бросилась к орону.
На исхудавшем лице Алтааны сияли янтарные глаза, светились улыбкой, пусть и слегка растерянной.
– Как ты, красавица?
– Я думала, что умру там, но, кажется, моим спасителем стал некий вор Кутурук, – под недоумевающие взгляды матери и сестры девушки рассмеялись.
Радостные возгласы поутихли. Уйгууна все не могла наглядеться на очнувшуюся младшую дочь, но, утомленная счастьем, вскоре задремала. Туярыма, заметив, что сестра тоже устало прикрывает глаза, ушла управляться по хозяйству.
Тураах уже засобиралась, не желая тревожить слабую еще Алтаану.
– Не могу поверить, что ты вытащила меня. И Суодолбы, он ведь правда пошел с нами? – сонно проговорила Алтаана и вдруг, широко распахнув глаза, схватила удаганку за руку: – А где Табата? Почему не пришел он?
Тураах вздрогнула. Даже спрашивать теперь о принадлежности браслета было не нужно. Взволнованный голос и блеск в глазах выдали Алтаану с головой.
Сказать ли? Или не стоит сейчас тревожить? Но сил выносить это знание одной не было. И нечестно это было, по отношению к Алтаане уж точно.
– Он… – и словно в омут с головой, – я думаю, Табата шел за тобой, но не смог.
Тураах нащупала в котомке, так и оставшейся после прогулки по лесу висеть за ее спиной, остов бубна с болтающимся на нем куском кожи и протянула Алтаане:
– Вот. Я нашла это там, внизу. Я думаю… он погиб.
Она сжалась, ожидая слез, ступора, паники – мир Алтааны должен был в одночасье обрушиться, но янтарные глаза смотрели скорее удивленно.
– Но, Тураах, это неправда. Ты же видела его! Мы обе видели! На тропе в лесу. Он ходит в шкуре оленя, но это точно Табата!
Часть третья. Охота на оленя
Глава первая
Табата ходит в шкуре оленя. Мы обе его видели.
Тураах не знала, что и думать. У кого ум помутился: у нее? у Алтааны?
Да, Тураах способна отрастить вороньи перья. Ненадолго, черпая из родника силы не горстями – круглобокими чоронами.
Как же сильно по ней ударили полдня в Нижнем мире, проведенные в пернатом обличье! Белоликое солнце истоптало весь небосклон, раз за разом поднимаясь и опускаясь, а в душевном колодце едва-едва прибавилось. Оправиться бы к зиме!
Мог ли Табата-ойуун так невозможно долго находиться в шкуре оленя?
Невероятно. К тому же…
Табата ходит в шкуре оленя. Мы обе его видели.
Обе.
Но Тураах не видела!
Путь через лес таял в сумраке видений. Клубятся тени, выползая из густых зеленоватых теней, туманят взор – вот почти все, что осталось в воспоминаниях Тураах.
Вдруг среди завитков тьмы затерялись ветвистые рога оленя?
– Оленя? – Тураах вздрогнула от неожиданности, обнаружив себя на опустевшей к вечеру детской полянке. Рядом сидел Суодолбы. – И что вы все заладили про оленей?
– Все?
– Охотники говорили: парень, тот, из леса, за оленем шел. Олень этот его и поддел. – Полуабаас вопросительно приподнял кустистые брови: какова байка?
– Глупости, – отмахнулась Тураах и тут же опомнилась. – Подожди, давай-ка подробнее, что они рассказывали?
Суодолбы смутился:
– Они не мне рассказывали, случайно услышал. И… странно, понимаешь? Я же видел: у него из груди стрела торчала. Какой тут олень? Или у вас в Среднем мире олени луками обзавелись да на людей открыли охоту?
Тураах подскочила:
– Если Табата примерил шкуру оленя, вряд ли он по своей воле в ней и остался. Да и зачем? Не для того же, чтобы стать добычей охотников! Так я говорю?
– Ты удаган, тебе виднее. Я в чужие шкуры не перекидываюсь.
– Застрял в этом облике и не может вернуться. Забыл себя, поддался звериной природе. Если в словах охотников есть доля правды, это мог быть только Табата. И шаманья сила в нем сохранилась. Права, права была Алтаана!
– При чем тут Алтаана? – насторожился Суодолбы.
– Табата хочет увести ее в свою юрту[37]. Но это сейчас не важно. Важно узнать, что же рассказал Эрхан охотникам. Решено: иду к Бэргэну!
– В свою юрту… Но свататься же Тимир собрался?
– Не думаю, что Алтаана ответит на чувства кузнеца. – Тимира было жаль, но Тураах звучала радостно. Только ли потому, что она приближалась к разгадке? – Тем более теперь, когда появился шанс вернуть Табату.
– Что-то много женихов на одну Алтаану, – голос полуабааса, наоборот, звучал глухо, привычной насмешки в его словах не было.
– Ты чего? За Тимира расстроился?
– Ага, – бесцветно бросил Суодолбы, глядя в спину удаляющейся Тураах.
– Объясни мне, что происходит! Что рассказал Эрхан? – Тураах ворвалась в юрту, просто отодвинув Бэргэна в сторону. Словно не было утреннего разговора. – А лучше просто пусти меня к нему!
– С какой стати, удаган?
– Я не враг ни тебе, ни твоему племени. Это важно. – И уже спокойнее, примирительно: – Я думаю, что нашла Табату.
Бэргэн прищурился:
– Он жив? Где он?
– Нет, Бэргэн. Сначала ты.
Прямой, напряженный, он указал на орон в глубине юрты, на мужской половине. Тураах села, а Бэргэн принялся мерить юрту широкими шагами.
– Эрхан в доме отца, тревожить его сейчас неразумно. Но я расскажу, – Бэргэн помолчал. – Мы, охотники, знаем почти всех зверей, что обитают в окрестностях, разве что иногда забредет издалека какой. Эрхан – парень горячий. И хороший охотник. Это он заметил следы оленя, крупного самца, явно пришлого, и загорелся мыслью о короне лесного красавца. Вот и отправился по следу. Я уверен, что задобрить Байаная он не забыл. Его не было несколько дней. А потом…
Тураах подалась вперед.
– Потом появились вы с раненым Эрханом. Он бредил. Но… Стрела, что вы извлекли из его груди, – это его собственная стрела, Тураах. Эркин узнал ее по оперению. – Бэргэн остановился прямо напротив удаганки, взял ее в прицел своих прищуренных глаз. – Как это возможно? Не мог же он стрелять сам в себя?
– Это не моих рук дело. Не моих и не Суодолбы, если ты намекаешь на это. – Взгляд Тураах не прятала, надеясь, что брат Табаты поверит
