деньгами, полковник Казбегоров отпустил Филиппа в гостиницу укладываться к отъезду, а сам тем временем посетил коменданта и главного врача Капуху; а по дороге, идя в гостиницу, зашел в почтово-телеграфную контору и последний раз исполнил свой долг службы перед 2-м Сибирским армейским корпусом, сдав на почту донесения и телеграмму комкору о результатах инспекции и об увольнении от службы его и денщика Филиппа Кабуры комиссией врачей при полевом госпитале.
Закончив свои дела, полковник Казбегоров как-то облегченно вздохнул, но с этого-то времени неумолимая судьба и начинает преследовать Давида Ильича, всюду устраивая ему «красные ловушки». Выйдя из помещения почтовой конторы на улицу, тут же у дверей его задерживают уже какие-то три красногвардейца, очевидно, вновь формировавшейся в то время «красной гвардии» — «чеки». Все трое — в ботинках, в черных длинных брюках, в серых солдатских очень поношенных шинелях, на груди у каждого приколоты большие красные банты, а на головах — черные «кэпки», без поясов, но через плечо у каждого — пулеметная лента с патронами, а в руках — винтовки японского образца с примкнутыми штыками. Лица у всех упитанные, подозрительные.
— Ты будешь товарищ Казбера? — спросил один из них, по-видимому, старший, плохо выговаривая фамилию полковника Казбегорова или его денщика Кабуры.
— Да, я, гражданин! — непонятно ответил полковник.
— А ты будешь генерал-штаба, как тут у меня написано в бумаге? — недоумевая и проверяя свой ордер, продолжал допытываться старший чекист.
— Я ничего не знаю! — ответил полковник и почти сердито добавил:
— Что вам нужно от меня?..
— Что ты врешь, сукин сын! — неожиданно заорал чекист. — Руки вверх! Идем в комиссию, и там узнаешь, кто ты такой и что нужно от тебя!
— Ведь вы же согласно декларации «Совета С.С.С.Р-овских комиссаров» не имеете права лишать свободы невиновных граждан…
— Не рассуждать! Свинячье рыло! — ни с того ни с сего начал орать старший чекист, и его быстро окружили прочие чекисты.
В этот-то момент Давид Ильич и почувствовал на спине холодное острие японского штыка и вздрогнул, но старший чекист в то же время грубо схватил это за рукав и сильно дернул вперед:
— И-д-и-ж-е! — проорал он. Угрожая колоть и стрелять, они увели полковника в Чрезвычайную комиссию при местном комитете, собрав на месте ареста толпу местных зевак и почти весь состав чиновников почтово-телеграфной конторы.
Он молча подчинился, обвиняя сам себя за то, что не взял из чемодана револьвера, в противном случае живым бы в руки не отдался.
«И как широко поставлены у них шпионаж и слежка», — в заключение подумал он.
Занятия в «чеке» были уже прекращены, как объявил ему старший чекист, остановив его во дворе около дома «чеки»; а для выяснения, мол, дела нужно ожидать завтрашнего дня…
«Вероятно, расстреляют!» — с ужасом подумал Давид Ильич.
Но к его удивлению, чекист приступил к обыску его карманов брюк, тужурки и полушубка: забрал некоторые мелкие предметы и кошелек с деньгами и ушел в дом, приказав младшим чекистам посадить его в подвал дома, а одному из них, по фамилии Немсвешо, как старший чекист назвал его, остаться у дверей как часовому.
Вход в подвал был со двора, в двух шагах от полковника Казбегорова, и он невольно бросил взгляд на место своего заточения: помещение было большое, без окон и, главное, сырое и совершенно пустое. Стоя уже у входа на верхней его ступеньке, он мысленно перекрестился, а затем вежливо обратился к часовому с просьбой: дать ему в подвал ну хотя бы немного соломы. Тот ничего не ответил и как-то быстро, взмахнув винтовкой, беспричинно, без всякого повода к тому, сильно ударил полковника прикладом в спину. Полковник потерял равновесие. Несчастный кубарем полетел в подвал на землю.
— Вот тебе солома… — прорычал «чекист» и плотно закрыл дверь подвала.
К счастью, Казбегоров успел до падения, еще при свете, одним взглядом осмотреть это злосчастное помещение; и теперь с чувством сильной боли в спине, он кривясь и охая, с трудом поднялся на ноги, нащупал руками ближайшую стену и, согнувшись, несколько раз обошел подвал вдоль стены, успокаивая болевшую спину. Стены оказались каменными на ощупь, а потолок — высок. И он, не зная, что дальше делать, решил присесть на корточки у стены в ожидании: авось Филипп догадается и начнет разыскивать и, быть может, освободит его.
«Погибла империя от рук недальновидной интеллигенции, а теперь гибнет и вся свободная Россия от варварства темных чужих людей и масс…» — и горячие слезы покатились у него по щекам, согревая сердце, любящее народ.
В это время Филипп все еще сидел в гостинице и с нетерпением ожидал полковника домой. Уже начинало вечереть, как он начал более глубже рассматривать причину задержки в городе своего начальника, а затем подумал и о возможном каком-либо несчастье, случившимся с ним, и вдруг ему стало грустно, чего-то жаль, в голову полезли всякие дурные мысли… Не говоря никому ни слова, он быстро оделся и вышел в город, направляясь в почтово-телеграфную контору, где, по его расчету, полковник должен был быть еще днем по делам службы. И он действительно не ошибся: дежурный чиновник в конторе чистосердечно рассказал ему картину о задержке полковника, которого он знает еще с осени 1916 года, и нарисовал ему ужасную картину-сцену обращения чекистов, а в заключение указал и дом «их» и преподал несколько добрых советов, как можно выручить оттуда арестованного.
Доброе сердце молодого солдата защемило; на этот раз Филипп не удержался, больно поморщился, прослезился и сильно выругался по адресу насильников. В его душе была борьба: с одной стороны — страх перед неизвестностью «чеки», а с другой — ненависть к «ним», неизвестным людям. Он поблагодарил чиновника и быстро ушел обратно к себе в гостиницу, где сразу приступил к выполнению намеченного плана, пригласив к себе «на секретное совещание» и хозяина гостиницы, купца Патриотова.
— Д-а-а-а! Дело плохое, — с грустью протянул Патриотов, выслушав подробный рассказ Филиппа. — Раз уж к ним попадешься, то живым оттуда не вернешься. Тем более у него были уже стычки с комиссарами.
— А что же мне делать, чтобы спасти его? Я на все готов! — спросил Филипп со слезами на глазах.
— Нужно доказать им, что он не «Казбегоров» и
