— Судьба этих людей ужасна, но то, что их ждет впереди, еще страшнее, — прошептала она. — Кто-то погибнет, другие останутся калеками, и все же…
— И все же, — мрачным эхом повторил за ней де Бац, — они идут навстречу войне с надеждой в сердце. Они здесь не потому, что польстились на дрянную выпивку и жалкие деньги, предложенные сержантом-вербовщиком. Они идут воевать потому, что им сказали: «Отечество в опасности!», и потому, что им невыносима мысль о том, что сапог чужеземца будет попирать землю их родины. Вот это меня как раз и пугает куда больше, чем тот сброд, что вышел на улицы Парижа. Из этих молодых людей вырастет великий народ. Я хотел бы сражаться вместе с ними…
— Но вы сражаетесь против них, потому что хотите, чтобы иностранные войска вошли в Париж?
— Это так, но это не значит, что я им враг. Я сожалею только о том, что они ошиблись и выбрали неверный путь. Для меня родина и король едины, и никто не имеет права их разделить. А когда этот король настолько добр и благороден, что готов принять ужасную участь, только бы не стрелять в свой народ и не разжигать гражданскую войну, эта ошибка становится первым преступлением, за которым могут последовать и другие. Знаете ли вы о том, что начались разговоры о процессе над королем и что особенно решительные требуют казнить его?!
— Вы очень его любите, не так ли?
— Да. Возможно, он слаб как монарх, но это лучший из людей, и я слишком многим ему обязан!
— Даже так?
— Видите ли, в моей семье принято, чтобы сын, покидая отчий дом и отправляясь на поиски собственной славы, поклялся на собственной шпаге в верности королю Франции и Наварры. Мой предок д'Артаньян, командовавший мушкетерами и погибший в чине маршала Франции, давал эту клятву. Эту клятву давали и мой отец, и я…
— И так же поступит ваш сын?
Прекрасный бархатный голос понизился до шепота, и Лауре показалось, что барон говорит сам с собой:
— У меня нет сына и, вероятно, никогда не будет. Если цепочка потомков Людовика Святого прервется, я буду последним из своего рода. Зачем ковать шпаги, если они станут всего лишь украшением, висящим на стене над камином!
В карете стало тихо. Это была особенная тишина путешествия, отделяющая скорлупку из дерева, железа и кожи от внешнего мира, от неумолчного шума дождя, от скрипа колес, от равномерного топота копыт. Это тишина маяка посреди шторма, кельи в самом сердце монастыря, где звучат церковные песнопения и слышен шепот молитв.
Лаура не осмелилась нарушить молчание. Казалось, ее спутник забыл о ее существовании, отдавшись своим мыслям. Барон закрыл глаза, но Лаура знала, что он не спит. Это было лишь средством отдалиться от нее, и она неожиданно почувствовала необъяснимую досаду. Ей почудилось, что ее оттолкнули в темноту от теплого и яркого пламени камина! Неужели это ощущение возникло вследствие длительного пребывания наедине с этим человеком, от которого она слышала только советы и наставления, с кем порой подолгу говорила. Но эти разговоры были любезными, приятными, даже веселыми и касались только ее личных успехов в превращении в новую женщину. А сейчас Лаура сгорала от желания побольше узнать об этом человеке. Даже Мария, всей душой любившая де Баца, как догадалась Лаура, рассказала ей только то, что барон сам счел нужным сообщить своей новой протеже. И в самом деле, зачем марионетке, которая может сломаться в любой день, постигать истинное «я» того, кто дергает ее за веревочки?
В Шалоне, напоминавшем вымокший муравейник из-за того, что здесь расположился лагерь для добровольцев, останавливающихся перед тем, как отправиться в войска, оказалось трудно раздобыть лошадей. Обычно из Шалона в Сент-Мену, Верден и Мец ходил дилижанс, но теперь его отменили. Король Пруссии по-прежнему занимал Верден. Говорили, что Дюмурье в Сент-Мену.
— Вам туда не добраться, — сказал барону человек, проверявший их паспорта. — Ходят слухи, что пруссакам удалось войти в одно из ущелий Аргонны и что они движутся к парижской дороге, чтобы ее перекрыть.
— Наступающая армия несет с собой большие неприятности. Вам ничего больше не известно?
— Их фуражиров видели около Сюиппа, но, возможно, они чуть подальше. Они могут вам преградить путь…
— Но мне обязательно надо добраться до генерала Дюмурье!
— Тогда скажу лишь одно — желаю удачи!
Не без труда и не без помощи золота, которое буквально сметало все препятствия на пути, де Бацу удалось раздобыть свежую упряжку. Казалось, двенадцать часов под проливным дождем ничуть не повлияли на силы Бире-Тиссо, который не позволил Питу сменить его. Надвинув шляпу по самые брови, завернувшись в клеенчатую накидку, он все время оставался в прекрасном расположении духа и прогонял усталость, распевая песни вместе с Питу.
Новость о том, что прусские войска могут быть намного ближе, чем он предполагал, зажгла веселые искры в глазах барона.
— Остается только узнать, где они на самом деле, — прошептал он Лауре, помогая ей снова сесть в карету, после того как она немного согрелась и поела горячего супа в общем зале.
Все выяснилось очень быстро. Когда около пяти часов карета въехала на станцию в Пон-де-Сом-Вель, там царила атмосфера конца света. Вместо обычной суеты конюхов, лакеев и слуг под навесом, где меняли лошадей, они увидели бегущего к ним начальника почтовой станции. Он перепрыгивал через лужи, прикрывая голову от дождя старым джутовым мешком.
— Если хотите остановиться на ночь, добро пожаловать! Но лошадей на смену нет! Их у меня уже не осталось!
— И что ты с ними сделал? — поинтересовался Бире-Тиссо. — Ты их съел?
— Нет, я их спрятал, чтобы не украли пруссаки!
Они-то моих лошадок наверняка зажарят. Люди в Аргонне не оставили им ничего съестного.
— Неужели они так близко? — спросил де Бац.
— В четырех лье к северу! А может, и того меньше! Здесь видели людей из Мирокура, они бегут впереди них…
— Скажи нам, гражданин, не знаешь ли ты случайно, где сейчас генерал Дюмурье? Я еду к нему…
— Он в Сент-Мену, но между ним и тобой, друг, находится генерал Келлерман со своими войсками. Он сам должен быть в Дампьере, а один из его полковников в Орбевале, и он собирается двигаться в Вальми.
Если так и есть на самом деле, то можешь не сомневаться — очень скоро наши схватятся с пруссаками.
В любом случае между тобой и Дюмурье стоит генерал Келлерман, и я бы страшно удивился, если бы он тебя пропустил! А ты к тому же еще и иностранец, так Дюмурье вообще может тебя повесить как шпиона, если ты до него и доберешься!
— Но у меня же приказ Национального собрания! С какой стати ему меня вешать?
— Я говорю то, что знаю… И потом, послушай моего совета, тебе лучше оставить здесь ту даму, что едет с тобой…
— Об этом не может быть и речи. — Барон заговорил шепотом:
