представить на ее месте условную Камиллу Кэтлер, разве могла бы я себя чувствовать в Академии так спокойно? Едва ли.
— Спасибо, Франка, — говорю искренне, — не представляешь, как я тебе благодарна.
— Эй, подруга, — соседка поворачивается ко мне, — ты только приехала, а уже будто прощаешься.
— Я и впрямь чуть было не простилась с жизнью, — произношу, а Франка вся обращается в слух. Я раздумывала над тем, что именно ей сказать.
Как оказалось, мне легче соврать императору, чем подруге.
Ведь едва ли я смогу ее убедить, что Тейран мне безразличен.
— Циниан Уайлвуд всадил мне нож в сердце на том экзамене, — решаюсь и говорю. Не знаю, как облечь все то, что произошло в слова, но понимаю, мне нужно хоть кому-то выговориться.
Франка замирает и не перебивает меня.
— Я хочу рассказать тебе, как все было на самом деле, — решаюсь, — и знаю, что могу тебе доверять. Прошу, только не суди меня строго.
Франка присаживается ко мне на кровать, обнимает за плечи.
— Ну что ты, подруга, — говорит тихо, — я не буду тебя судить. Наоборот. И, если тебе будет легче, я о многом догадалась сама.
— Правда?
— Да, Ари. Я… Мне важно знать, ты ведь блуждающая душа?
Смотрю на нее во все глаза.
Франка очень умна, да. Не зря она носит звание лучшей адептки Академии.
Вопрос только в том, могу ли я безоговорочно ей довериться. И я решаюсь.
— Ты права, Франка, все так.
Ожидаю какой угодно реакции, только не той, что следует.
Франка обнимает меня ещё сильнее и шепчет:
— Я так рада, так рада. Ты — моя ожившая мечта.
Такого поворота я не ожидала.
— Я уже говорила тебе, что не верю в глупые предрассудки, — невозмутимо продолжает подруга. — Все эти пережитки давно пора оставить в прошлом и открыть двери в новое.
Не передать словами, как я благодарна Франке. Столько переживаний, страха, сомнений.
— Ты ведь истинная? — задает новый вопрос подруга и снова попадает точно в цель, будто видит меня насквозь.
— Не знаю, точнее, в этом я уже не уверена, — отвечаю максимально честно. — Тейран… Он сказал, что нет никакой истинности между нами. И чаша правды в императорском дворце это подтвердила.
— Его проверяли на чаше правды?
— Ага, это же что-то типа сильного артефакта?
— Шутишь? Это мощнейший магический предмет. Дар первородных драконов. Император Балдрик хранит ее, как зеницу ока. Странно, что он вообще показал ее вам. Хотя… Нет, все верно. Слишком серьезный был вопрос.
— Но почему. Франка? — теперь я могу спросить открыто и не таиться. — Почему истинность под запретом?
— Откровенно говоря, я думаю, что драконами двигал страх.
— Не понимаю…
— Драконы почти неуязвимы для простых смертных. Долго живут, легко исцеляются. Они — вершители Шаайриссии. А теперь представь, появляется у него истинная, и всем становится понятно — вот он шанс, избавиться от него. Такого они допустить не могли. Прятали своих истинных. Но находились те, кто все равно до них добирался. Сильные драконы, привыкшие к безграничной власти, не могли этого допустить. Дошло до того, что когда рождался дракон, с ним еще в младенчестве проводили ритуал, который лишал его возможности импиринта.
— Импиринта? — переспрашиваю новое непонятно слово.
— Да, это возможность чувствовать истинную связь, впускать ее в себя. Это седьмой орган чувства, которым обладают лишь настоящие драконы.
Франка дает мне минуту, чтобы в моей голове уложилась новая информация, а затем продолжает:
— Однако, как оказалось, этот ритуал имеет свои последствия. Импиринт тесно связан с сущностью дракона. Фактически это его зерно, дающее цельность. Отказавшись от истинности, драконы утратили способность обращаться. И остались просто магами. Ну как — просто. Очень, очень сильными магами. Практически неуязвимыми. Только без второй ипостаси. И это их устроило. Настолько, что истинность запретили. А ритуал сделали обязательным.
— Получается, Тейран тоже проходил через этот обычай?
— Этого я не знаю, Ари, — качает головой подруга. — Если бы он не прошел ритуал, но обрел истинную, он, вполне вероятно, смог бы обратиться в дракона.
Закусываю губу и пристально смотрю на Франку. Она на меня — тоже.
И ей становится понятно без слов.
— Не может быть! — ахает подруга.
Кивком я подтверждаю ее догадку.
— Это ошеломительно, — тихо-тихо произносит она. — Невообразимо…
— У меня к тебе еще один вопрос, Франка, — затаив дыхание, спрашиваю я. — Можно ли обмануть чашу правды?
19
— Насколько я знаю, — отвечает осторожно подруга, — нет.
Что и требовалось доказать.
Я окончательно запуталась.
С одной стороны — Тейран, который обратился в дракона. Чего не произошло бы без истинной пары.
С другой — чаша правды, которую, как известно, нельзя обмануть.
— Не переживай, подруга, — вновь обнимает меня Франка. — Все будет хорошо, вот увидишь.
Хотелось бы мне ей верить.
Постепенно моя жизнь в Академии входит в привычное русло.
Занятия, теория и практика, дополняются теми дисциплинами, по которым была выбрана специализация.
Тут я особо мудрить не стала и решила идти простой дорогой — выбрала то же, что и Франка: снадобья и яды.
Для нас это означает, что каждый день у нас появляются дополнительные, углубленные занятия по этому предмету.
Мы зубрим длиннющие магические формулы зелий, изучаем свойства составных ингредиентов, их влияние, а также учимся нейтрализации последний.
Информации так много, что иногда я не понимаю и половины того, что нам объясняет преподаватель.
В такие моменты я особенно радуюсь, что Франка рядом — по мере своих возможностей она помогает и мне.
Помимо прочего, венцом нашей специализации должна стать практическая работа по улучшению состава уже имеющегося зелья, либо, для особо одаренных адептов, создание нового.
Я, конечно же, ковыряюсь с уже существующим — снадобьем, которое увеличивает остроту зрения. Решаю сделать версию для ночного слежения.
Франка же корпеет над созданием зелья-хамелеона, которое поможет стать почти невидимым. Слиться с окружающей действительностью.
Нагрузка такая плотная, что от рукописей и учебников некогда поднять голову.
Однако меня это радует.
Такая загруженность хоть как-то компенсирует творящийся раздрай в душе. Чувствую себя как мумия, из которой вынули все чувства, оставив лишь оболочку.
И виной тому, конечно, то, что произошло в императорском дворце. А еще точка.
Я ощущаю такую острую тоску, что порой становится страшно.
Страшно осознавать, что отсутствие в моей жизни Тейрана полностью меня деморализует.
Привыкаю жить на автомате — учусь, прерываясь на короткий тревожный сон, что-то ем, снова учусь.
Меня не трогает даже то, что для адептов я объект пристального внимания.
Поскольку из всех участников трагических событий на экзамене, я — единственная в доступности и близости.
Кто-то обходит меня стороной, лишь бросая косые взгляда.
