Книга Кошмары - Ганс Гейнц Эверс

Она швырнула сигарету в полумрак комнаты. Ее голос молнией разрезал воздух:

– Господин Ульбинг, вы ведь непривлекательный мужчина и об этом наверняка догадываетесь! Смотреть на вас – сомнительное удовольствие! Вы хотя бы бреетесь? Я и представить себе не могу, как вы можете каждое утро стоять перед зеркалом с лезвием в руке и не испытывать желания перерезать собственное горло! Тогда бы вас и угрызения совести перестали мучить!

Доктор Эрхардт подавил улыбку.

– Давайте не будем переходить на личности! – сказал он. – Господин Рандольф Ульбинг более джентльмен, чем вы предполагаете, госпожа Стуйвезант. То, что он должен сказать, достаточно постыдно для вас!

Банкир вынул из портфеля пару документов:

– Я пришел к заключению, сударыня, и можете мне поверить, я готов его отстаивать чем угодно, что вы определенно одна из лучших и выдающихся личностей, которые когда-либо жили. Сама госпожа Мари Стуйвезант совершенно неспособна совершить какой-либо низменный поступок. О вашей неимоверной и трогательной любви к животным знает каждый, кто хотя бы раз встречал вас. Также доподлинно известно, что три четверти ваших внушительных доходов вы жертвуете на благотворительность или даете взаймы без постоянных напоминаний о долге в дальнейшем. Еще госпожа Стуйвезант из года в год поддерживала юных художников и студентов, при этом делала это так, что ни один ее подарок не выглядел унизительным подаянием. В годы войны и после нее она была так самоотверженна…

Женщина хлопнула перчаткой по колену.

– Прервите вашу речь, господин Ульбинг! – воскликнула она. – Раз уж мне не особо приятен тот факт, что вы держите меня здесь как преступницу, определенно мне досадно и даже невыносимо то, что вы ведете счет моим достоинствам. Я настоятельно прошу вас, господа, воздержаться от подобного.

Банкир Ульбинг смутился и обвел взглядом других присутствующих.

– Левенштайн! – гаркнул доктор Эрхардт. – Разве вы не брали на себя обязанность руководить процессом?!

Адвокат всполошился. Он снова схватился за бутылку графа, наполнил стакан и осушил его короткими глотками.

– Передайте мне документы, – промямлил он. Господин фон Айкс протянул ему бумаги. – Я полагаю, – продолжил он, – все господа согласятся, что желание дамы следует уважать. Только чтобы оправдать нас, госпожа Мари, я хотел бы отметить, что именно в этом направлении мы старались собрать как можно больше материала. Поскольку всем известно, что хорошее очень быстро забывается, в то время как плохое укореняется и прорастает. Мы все здесь совершенно убеждены, что узнали лишь малую часть о тех добрых делах, которые вы совершили за свою жизнь. Мы ведь даже знаем, что как минимум трижды вы рисковали собственной жизнью, чтобы спасти другого. И однажды это была собака. Вы не единожды проявляли такое мужество, которое оказало бы величайшую честь моим лучшим боевым товарищам, и в то же время с таким же похвальным мужеством неоднократно демонстрировали презрение ко всему, что противостояло вам. Никогда вы никому намеренно не причинили зла, и я должен сказать, мы не знаем ни одной более благородной женщины.

– Зигфрид! – оборвала его женщина. Это прозвучало с укором.

– Еще немного! – продолжил он. – Я должен это сказать, потому что именно это объясняет чудовищные возможности вашего влияния. Госпожа Мари Стуйвезант, вас совершенно справедливо считают самой утонченной женщиной нашего столетия. В любом искусстве вы обладаете куда большим вкусом, чем лучшие художники нашего времени. О том, как виртуозно вы владеете пером и кистью, постоянно говорят все представители современного искусства и литературы. Перед вашим шармом и красотой не может устоять ни один мужчина. Прошу, не перебивайте меня, я почти закончил, хотя мог бы часами восхвалять ваши таланты. Только я все же должен подчеркнуть, что есть нечто, что само по себе главным образом для нас стало совершенной неожиданностью. А именно: вы, госпожа Мари Стуйвезант, прошли вброд через болото порока и разврата, утопая лишь по колено, и сохранили чистую душу, которой ныне обладают немногие.

– Аминь, – выдохнула женщина. – Надеюсь, теперь эта глава прочитана!

– Как пожелаете! – продолжал адвокат. – Но вы согласитесь с нами, прежде чем мы перейдем к другому, что мы и эту тему изучили основательно и судили вас по справедливости. Все это, как нам теперь кажется, едва ли свидетельствует в вашу пользу, скорее дает окончательное объяснение вашей чрезвычайно феноменальной внешности. Господин дель Греко, не хотите ли прочесть несколько газетных вырезок, которые вы сегодня извлекли из портфеля? Зачитывать все заняло бы слишком много времени.

Лейтенант, который занимал крайнее место с левой стороны зеленого стола, начал:

– Среди студентов мюнхенской художественной академии в 1910-м году вспыхнула творческая эпидемия. Молодые люди дюжинами пили эфир. Для многих из них эти забавы закончились смертью.

– Извините! – перебил его Эрвин Эрхардт. – Я хотел бы задать госпоже Стуйвезант пару вопросов. Смею ли я надеяться получить ответ?

– Несомненно, – кивнула женщина.

– С чего началась эта эпидемия, вам наверняка хорошо известно. Говорят, что именно вы и стали причиной?

Госпожа Мари пожала плечами:

– Бывало, что я принимала эфир. Впрочем, как и любой другой наркотик. И весьма вероятно, что некоторые из студентов просто были рядом в эти моменты. И тем более вероятно, что после этого они сами попробовали эфир, а потом предлагали его своим друзьям.

– В наших документах, – продолжал инженер, – можно найти целый ряд таких случаев, и к тому же, как вы сами говорите, практически с каждым наркотиком. Сами вы, госпожа Стуйвезант, не страдали ни от алкогольной, ни от наркотической зависимости. Вы оказались невосприимчивы даже к таким тяжелым средствам, как мескалин, опиум и героин, которые всегда вызывают зависимость. Но очень много людей, которые видели, как вы принимаете эти наркотики, слышали ваши рассказы об этом или читали про них в ваших книгах, пробовали сами и попадали в зависимость. Некоторые из них умерли, кто-то попал в тюрьму, кто-то наложил на себя руки. То, что было для вас лишь случайным ощущением, которое, однако, доставляло вам удовольствие, оказалось для других смертельно опасным. Граф Тхун, что побудило вас принять опиум?

– Одна из книг нашей очаровательной гостьи, – тихо ответил граф. – Я не жалею об этом. Я знаю, что я не больше чем человек, в самом общем смысле. Я знаю, что дойду по этому пути до конца и конец будет трагическим. Тем не менее я ни о чем не жалею. В том, что случилось со мной, я не обвиняю ее.

Женщина в сером внимательно посмотрела