Чегодаев молниеносно влюбился в Анастасию. Позже он говорил, что влюбился в ее левую ногу, потому что это было первое, что он увидел, едва девушка под руку с Кондрашиным вошла в «Петрович».
В конце концов, Анастасия вынуждена была признать, что Леонид, конечно, бесконечно замечателен, но, увы, связывать себя узами брака категорически не намерен. Ни с кем. Даже с ней. Поэтому как-то само собой вышло, что, когда Чегодаев предложил ей руку, сердце и кошелек, она, недолго думая, согласилась, решив прекратить любые отношения с Кондрашиным. (А также заодно отклонила все предложения о работе на телевидении. Позже она пожалела об этом, но гордость, которой, в отличие от честолюбия, было с избытком, не позволила сделать обратный ход.) Надо было отдать должное и Леониду: он тоже не искал встреч, прекрасно понимая, в каком щекотливом положении все трое могут оказаться. Впрочем, ему-то как раз это сделать было нетрудно: работы- в связи с новой программой навалилось невпроворот.
После свадьбы, на которую, кроме родителей Анастасии и нескольких важных государственных мужей, никто приглашен не был, молодая чета съездила отдохнуть на Кайкгановы острова. Это место не было так популярно среди новых русских, как Канарские или Мальдивские, а кроме того, у Степана там была своя вилла, стилизованная под замок графа Дракулы. Тогда Анастасии эта его причуда показалась забавной й даже милой. А вернувшись в Россию, она поначалу с увлечением принялась исполнять роль образцовой жены олигарха. Продолжалось это около полугода, ровно до того момента, пока она не попала в аварию.
Вечером, накануне Старого Нового года, на Ленинском проспекте ее «фольксваген-жук» подрезал какой-то «чайник» на «восьмерке», слегка помяв заднее крыло. Анастасия остановила машину и величественно выглянула, чтобы сразить нахала одним своим взглядом, но сражена оказалась сама. Из «восьмерки» ей навстречу вылез улыбающийся Кондрашин. Они обнялись — чисто по-дружески, все-таки давно не виделись. И он ее поцеловал. Он держал ее голову двумя руками и не отпускал, все еще целуя и целуя. Анастасия потеряла почву из-под ног во всех смыслах. Она чувствовала, что куда-то уплывает, причем значительно дальше, чем на Каймановы острова. Леонид подхватил ее на руки и отнес в свою машину, даже не глянув на ее «фольксваген». Ехали недолго, свернули на проспект Вернадского. Она ничего не спрашивала, просто молча сидела, слегка привалившись к нему плечом. Подъехали к какому-то дому, поднялись на лифте, вошли в большую пустую квартиру. В дальней комнате, единственной из всех, были занавески на окнах и стояла широкая расстеленная кровать. Они упали туда и всю ночь доводили друг друга до изнеможения.
— Скажи, а почему ты ехал на такой странной машине? — спросила Анастасия. — Помнится, раньше все французские предпочитал. На «рено», кажется, меня возил…
— А я специально «восьмерку» одолжил, чтобы тебя стукнуть.
— Караулил, значит? Все подстроено?
— Ну да!
Она засмеялась и швырнула в него подушкой, встала, подошла к окну. Потом спросила еще:
— А что это за квартира?
— Твоя, — сказал Леонид.
— То есть как это?!
— Очень даже просто. Я ее купил, чтобы мы не шлялись по гостиницам, а чувствовали себя тут дома. Квартира эта — твоя, — снова повторил он. — Куплена на мое имя, но я уже оформил дарственную… Я, конечно, не олигарх, но кое-что могу для тебя сделать…
И они снова упали в постель.
Через полчаса он закурил первую за эту ночь си-гарту и, все еще тяжело дыша, сказал:
— Я хочу уйти от Степана. И тебя с собой забрать.
— Как это? — Она спросила машинально, даже несколько отрешенно.
Леонид испытующе смотрел на нее. Не поняла или сделала вид, что не поняла?
— Мне осточертело это СТВ. Хочу слинять куда-нибудь. У меня сейчас знаешь какой рейтинг? Любая западная компания с руками оторвет. Или даже без рук.
— Но почему?! — Она в самом деле не понимала. — У тебя же все отлично. Ты делаешь прекрасную программу. Я знаю, что у Степана канал — не самый блестящий, но твоя передача — вне конкуренции. Это, если хочешь, даже документальные фильмы. Я тебе признаюсь… плакала несколько раз, когда ты наших мальчиков в Чечне показывал.
— В том-то и дело, — зло сказал Кондрашин. — Не хочу больше.
— Объясни же наконец!
— Это госзаказ, понимаешь? Я только делаю вид, что свободен. И Степа твой — такой же вид делает. Мы все там на привязи. Свобода определяется длиной цепи. Завтра скажут — снова начнем чеченских бандитов возвеличивать. Тьфу!
— Ты говоришь ужасные вещи, Леня! Неужели то, что ты снимал, — это неправда?! — Она прижала свои изящные руки к высокой груди, и Леонид на мгновение забыл о своем ожесточении, залюбовался ею подумал: «Только это настоящее, все остальное — неправда, все ложь». Он положил голову ей на колени, и она стала тихонько целовать его висок, как это делала раньше: — Милый мой, любимый, единственный, что с тобой? Как тебе помочь?
Боже мой, эта несчастная женщина предлагает ему помощь! Нет, это уже было выше его сил.
— Это я, я хочу тебе помочь, понимаешь?! — закричал Кондрашин. — Давай уйдем, я прошу тебя, ты — от своего олигарха, я — с телевидения, давай сбежим, а?
— Куда?
— Я не знаю, — прошептал он и снова уткнулся ей в колени.
Денис продолжал в перерывах между медитациями консультировать сокамерников по всяким мелким тюремным вопросам. В другие времена он бы здорово посмеялся над такой парадоксальной ситуацией: частный сыщик, явно находящийся, так сказать, по другую сторону баррикад, да еще племянник начальника МУРа, советует отпетым уркам, как им жить в тюрьме с максимальной выгодой для себя, не вступая при этом в антагонизм с администрацией.
А еще его по-прежнему занимал вопрос о системе перестука. Восемь человек, сидевшие с ним в камере, отрицательно качали головой, никто понятия о ней не имел. Правда, один вспомнил, что, когда первый раз сел, лет, наверно, тридцать тому назад, видел людей, которые такой способ общения активно практиковали. Еще один сказал, что сидел с мужиком, который сидел, в свою очередь, с тем, кто умел это делать. А девятый сокамерник Дениса, молчаливый и весь синий от наколок, в ответ на вопрос лишь презрительно сплюнул. Тогда обладатель гнусавого голоса, который тщательно записывал все полезные сведения, получаемые от Дениса, хихикнув, шепнул ему на ухо, что это — знаменитый домушник Пантелей Шмагин по кличке Музыкант, рожденный в зоне, не умевший читать и писать и соответственно — не знавший и алфавита. Неужели ты, паря, никогда про него не слышал?
И Денис вспомнил. Шмагин был легендой. Денису про него неоднократно рассказывал дядя. Кличку Музыкант он получил за то, что свои кражи и ограбления расписывал и исполнял как по нотам. Шмагин был юркий и виртуозный вор, начинавший как щипач, но со временем перешел на квартирные кражи. Собственно техническое мастерство тут требовалось меньшее, чем у карманников, но ловкость и изобретательность — большая. А главное — было больше возможностей и перспектив для карьерного роста. Говорят, в конце семидесятых, когда Шмагин промышлял в Ленинграде, тамошние серьезные бандиты сказали ему: «Если ты, Музыкант, сможешь за день сделать десять квартирных краж и при этом обеспечишь себе твердое алиби, мы тебя сделаем вором в законе». Шмагин впервые в жизни испытал что-то вроде приступа честолюбия. Прежде он никогда не задумывался об уровне своего мастерства, но сейчас поставленная Задача, подкрепленная немыслимой наградой, крепко его завела. И он согласился.
