я уже потерял ее. Джой торопливо идет по тропинке и, не оглядываясь, заходит в дом.
Пульс учащается, и я медленно и неохотно отъезжаю от дома, перебирая в памяти этот вечер и пытаясь понять, где ошибся. Прошлое настигло меня, оставляя ощущение пустоты и одиночества. Мои бывшие настаивали на свадьбе, а я был тем, кто разрывал отношения. В этот раз все было по-другому, но результат тот же. В итоге я все равно остался один.
И это чувство оставляет меня таким же тусклым, как темная комната фотографа, таким же пустым, как затянутое тучами ночное небо.
Ворочаясь с боку на бок и не в силах заснуть, я встаю рано в канун Рождества, чтобы помочь с пирогами. У нас не так много заказов на пиццу, и мы планируем закрыться в полдень, чтобы побыть с семьей. Я бы предпочел провести этот день в одиночестве, залечивая раны… и попивая гоголь-моголь.
Думать, что с Джой все будет по-другому, было ошибкой. Ошибкой, которая глубоко врезалась в мышцы моей груди, разломала мои кости на кусочки, прежде чем превратить их в пыль.
Томми дал Джой выходной на утро, но по прошествии нескольких часов нам бы не помешал еще один помощник. Жители Хоук-Ридж-Холлоу без ума от пирогов Мерили, что сулит бизнесу хорошие перспективы.
Что касается меня, то у меня нет аппетита.
Не помогает и то, что каждая рождественская песня, звучащая по стереосистеме, каждый звонкий смех и пожелание счастливого праздника напоминают мне о Джой.
Наверное, мы могли бы все обсудить и прийти к взаимопониманию, но, в конце концов, мое обаяние и кокетство ничего не значат, поэтому я обязательно останусь один.
Звонит телефон, но я даже не думаю узнать, не хочет ли одна из «трех французских куриц» провести Рождество со мной.
Если я не могу иметь Джой, то мне никто не нужен. Перееду-ка к Луке в коттедж, превращенный в шале, и стану холостяком-отшельником в горах. Подружусь с медведями и буду до конца жизни ковыряться в снегу.
Когда из динамиков звучит «Joy to the World», я подумываю о том, чтобы забиться в угол и не двигаться до следующего года. У меня было все. Теперь из-за случайного стечения людей из нашего прошлого у меня ничего нет.
— Мы закрыты, — кричит Томми, обнимая Мерили.
Все аплодируют.
Нико берет в руки метлу.
— Пришло время прибраться.
— Почему бы вам всем не отправиться домой? Я разберусь с этим, — говорю я.
— Нет, это же канун Рождества. Мы все внесем свою лепту. — Томми хлопает меня по плечу.
— Считайте, что это мой подарок вам, — отвечаю я.
— Это новая и улучшенная версия Джованни, — говорит Бруно.
— Это потому, что он в… — начинает Нико.
Я бросаю на него предупреждающий взгляд. Он понятия не имеет, что произошло после того, как мы с Джой ушли вчера вечером. Насколько тот знает, я последовал за ней из бального зала, и мы уютно устроились где-нибудь в темном углу, целуясь всю ночь напролет.
— Серьезно, ребята. Дайте мне привести себя в порядок.
— Ладно, ладно. Если предлагаешь, — соглашается Томми.
Все собираются и уходят, оставляя меня дуться. Не торопясь, я навожу порядок. И мог бы попробовать сделать безглютеновое печенье для Джой — это был мой первоначальный план подарка, но она, скорее всего, выбросит его в мусорное ведро.
Закрыв за собой дверь, некоторое время сижу в «Порше», раздумывая, стоит ли ехать к Джой под предлогом желания увидеть котят… и ее саму. Но тогда я пришел бы с пустыми руками… и пустым сердцем.
В итоге я еду на холм к Фрэнки и Расти, чтобы увидеть свою новую племянницу. На подъездной дорожке стоит несколько машин. Несомненно, это друзья и члены семьи Расти, желающие познакомиться с маленьким комочком радости. Моя сестра стоит на крыльце и смотрит на горы.
Мои ботинки хрустят по снегу, когда я подхожу к ступенькам крыльца.
— Разве это не прекрасно? — шепчет она.
— Что?
Сестра поворачивается ко мне, глаза слезятся.
— Мир прекрасен. Жизнь чудесна. Пока что красота скрыта за облаками и под снегом. Но он растает, и все краски и свет вернутся.
— Похоже, кто-то сегодня углубился в себя?
Фрэнки поворачивается ко мне с теплотой, озаряющей ее лицо.
— Я так благодарна нашей семье и друзьям. — Затем понижает голос и добавляет: — А еще миссис Козак, хотя и из лучших побуждений, принесла кастрюлю борща. Несмотря на то, что я уже не беременна, все равно не могу переносить этот запах. Наверное, во мне циркулируют остатки гормонов или что-то в этом роде. Нужен свежий воздух. В общем, я размышляла о том, что завтра Рождество. Оно знаменует начало.
Прослеживаю за взглядом Фрэнки на величественные горы.
— Да, понимаю, что ты имеешь в виду, — говорю я, но мой голос низкий, сдавленный.
Фрэнки приподнимает бровь.
— Почему ты хандришь?
— Я не хандрю.
— Ты не в духе, дуешься, задумчивый. — Она преувеличенно кивает, как будто что-то понимает. — «Три французские курицы»…
Не задумываясь о том, что это может означать, я следую за сестрой, когда она спешит внутрь.
Аромат мятных конфет переполняет мои чувства.
— Я не чувствую запаха борща.
— Не чувствуешь, правда?
Я следую за взглядом Фрэнки туда, где Джой сидит на диване, прижимая к себе Карлину.
Мой пульс ускоряется, и я замираю у двери. Забудьте о трепете в животе. И о таянии внутри. Я тверд. И знаю, чего хочу. Джой — женщина, которую я хочу.
— Миссис Козак, почему бы вам не подержать ребенка? Я бы хотел забрать Джой на минутку. Мы должны кое о чем поговорить.
— С удовольствием. И если захотите разогреть борщ, то лучше всего на среднем огне.
— Большое спасибо. — Фрэнки дружелюбно улыбается.
Расти сидит в кресле-качалке рядом с миссис Козак и лениво, устало машет мне рукой, читая двум другим детям книжку про младенца Иисуса. Рафаэль дремлет в люльке рядом с ним.
Неудивительно, что Фрэнки понадобилась минутка уединения. Но, опять же, у нас большая семья. Она привыкла к этому. Но привык ли я? Хочу ли этого? Мельком смотрю на Джой, одетую в приталенный свитер черно-золотистого цвета и шелковистую красную юбку. Я думал, что да. Нет, уверен, что хочу, но не уверен, что она хочет того же. По крайней мере, не со мной.
Может быть, ее бывший парень-волшебник сможет наколдовать жизнь ее мечты.
— Большие дети, пойдемте со мной, — шепчет Фрэнки, чтобы ее настоящие дети не услышали.
— Пожалуйста, не надо сейчас играть
